Очаги сопротивления
Шрифт:
— А вы ничуть не изменились, правда, Фарлей? Никогда не говорите напрямик, все экивоками да эвфемизмами. К черту такое увольнение, — заявил он односложно. — И вас к черту!
— Я, безусловно, имею представление, — натянуто произнес Фарлей, — только что…
— Господи, да изъясняйтесь вы точнее! Что я был арестован, а еще точнее похищен, тайно и без всякого ордера на арест, еще задолго до того, как так называемая Администрация придала таким процедурам хотя бы намек на легальность. Вы и тогда обо всем догадывались, и знали, за что. Думаете, я не вычислил,
— У вас нет основания намекать, что это был я!
— «Я — головка от…» Обнажим лысину у фактов, да простится это выражение нам обоим. О вас я наслышан с самой аспирантуры, когда вы стальным жалом ловко искореняли крамолу, но умудрились-таки отвертеться, когда пошла обратная волна и охота на ведьм была предана анафеме. Помнится мне также и то время, когда вы украли у своих сокурсников исследовательскую работу и опубликовали ее как собственную. Знаете как мы вас меж собой называли? Чак…
Фарлей сухо поджал губы.
— Не вижу, с какой стати нам обмениваться личными оскорблениями.
— Вы знаете, что в завкафедрой вас продвинули, образно говоря, только через мой труп? Кстати, как вас наградили за то, что вы меня предали — назначили в конце концов на мою должность?
— Знаете ли, — даже с поспешностью сказал Фарлей, — должность эту занял доктор Батлер, протеже Джонса Хопкинса.
318-й позволил себе паскудный смешок.
— Ой, да неужто? И так оно у нас всегда? Цепочечка помощников «таких-то» и ассистентов «сяких-то». Просто прирожденный лакей… Я это скажу вашим новым владельцам и хозяевам, чтоб знали, на кого купились.
Однако Фарлей полностью овладел собой, и 318-й знал, что забаве конец. Непроницаемое «я» Фарлея опустилось подобно железному занавесу; ох, как великолепно известен был 318-му этот вид превосходства и гуттаперчевой терпимости. «Да и в конце концов, кто такой сейчас он, и кто такой я? — подумал 318-й. — Безусловно, ему суждено смеяться последним».
Шел третий день пребывания 318-го в Лагере 351. Из Блэктэйл Спрингс его доставили на скоростном авто с двумя вооруженными охранниками и с эскортом мотоциклистов. Единственным пассажиром еще был Гловер.
Самого лагеря он толком пока и не видел. Его прогнали коридорами большого здания без окон, составлявшего, похоже, основной компонент «лагеря», и заперли в небольшой, но очень даже комфортной камере. Объяснять что-либо или отвечать на вопросы Гловер отказался.
Следующий день прошел в череде кабинетов и смотровых, где всякого рода застольные чинуши заполняли бланки, а взвод одетых в белое врачей и санитаров устроил ему самый что ни на есть скрупулезный в жизни медосмотр. И у всех были ничего не выражавшие, однотипные лица, словно вырезанные из бумаги по государственному трафарету. Гловер куда-то исчез вообще.
Не было никакого, в сущности, контакта с другими заключенными. Один раз, переходя из кабинета в кабинет, он увидел в коридоре на некотором расстоянии нескольких человек, как оказалось, под охраной; все они были добросовестно обриты наголо и носили длинные оранжевые мантии,
А нынче вот, поутру, его забрали из камеры и привели в этот кабинет с табличкой «ЗАМЕСТИТЕЛЬ ДИРЕКТОРА» на двери, за которой навстречу осклабилась образина Фарлея во всей своей обезьяньей постылости.
В общем-то, он и сам смотрелся не краше Фарлея; оба были одного примерно возраста, и двум сопровождающим 318-го молодым охранникам казались на одно лицо. Пара реликтов, оставшихся от прошлого… Фарлея, не исключено, выбросили б на свалку еще много лет назад, если бы не его талант к интриге. Хотя, поразмыслил 318-й, нельзя отрицать, что старый дуралей был в свое время прекрасным ученым, и до сих пор таким, видимо, остался; Гловер безусловно не из тех, кто терпел бы некомпетентность. 318-й лениво изучал висящую на стене за спиной у Фарлея схему первого этажа и прилегающих площадей, где различные детали были методично выделены цветом и помечены. Старпер — такой же бюрократ, как был, куда ни ткни.
— И как же вы дослужились до замначальника лагеря смерти, интересно?
— Ну уж, — Фарлей нарочито поморщился, блеклые глазки за стеклышками очков водянисто блеснули. — Такой, как вы, интеллектуал, а повторяет сплетни и чужую пропаганду, просто удивительно.
Фарлей снял свои очки без оправы и неуклюже вытер их о полу длинного лабораторного халата. Жест чисто машинальный, от нервозности; 318-й припомнил: коллега так по нескольку пар очков ломал в году. — Какие бы россказни вы не слышали, это не исправительное учреждение, или какая-нибудь в этом духе ерунда. Это центр исследований.
Слово это он произнес так истово, что 318-й подумал: сейчас перекрестится.
— Мы ученые, а не каратели, — продолжал он. — Что бы эти люди ни содеяли, виновны они или нет, осудило их общество или нет, все это не наша забота. В отличие от вас, — подчеркнуто сказал он, — я — извечно лояльный подданный официально назначенного правительства своего государства. Но вы безусловно согласитесь, что для этих людей лучше, по крайней мере, выполнить свой последний долг перед обществом, послужить человеческому знанию…
— Ага, — кивнул 318-й, не меняясь в лице. — Зубы тоже как-то используете? А насчет мыла как?
— Что? — В глазах у Фарлея мелькнула секундная растерянность.
— Да мыла, знаете ли. После того, как дело уже сделано. Что-то наподобие переработки, позволяет сократить накладные расходы. Потом еще, в свое время, выгодно было изготавливать эдакие оригинальные абажуры…
Теперь до Фарлея дошло.
— Я не считаю это хорошим вкусом, 318-й. — Он впервые упомянул номер. — Знаете, я специально воспользовался отсутствием директора, чтобы организовать эту встречу; директор сегодня, кстати, находится на совещании у президента Соединенных Штатов, если это вам о чем-то говорит…