Очарован наповал
Шрифт:
За спиной у него кричит какой-то продюсер, и Чарли осекается, решив, что наконец началась рекламная пауза. Может, у него появится пара минут, чтобы убежать за сцену и поплакать без свидетелей. Честность честностью, но некоторые вещи должны оставаться приватными.
Скайлар не прерывает съемки, продюсеры продолжают кричать, продолжают ругаться так громко, что студийные микрофоны ругань наверняка уловят. Чарли поворачивается на звук переполоха и замечает, как кто-то взбежал на сцену. На миг он пугается. Большинство зрителей встретили текущий сезон мощной поддержкой и одобрением, но быть квиром, обсуждающим свои психические
— Ну мы же планировали это не так, — заявляет Марк с легким раздражением, вглядываясь в поднявшегося на сцену. Незваный гость останавливается на краю платформы, и Чарли, щурясь в свете софитов, высматривает черные джинсы-скинни и нелепую джинсовку-оверсайз.
Это Дев.
ЧАРЛИ
«Я не думаю, что смогу снова говорить с Девом».
Именно так сказал Чарли. Именно этого боялся Дев. Боялся и когда садился на самолет, и когда на заднем сиденье лимузина ехал в студию, и когда сидел в фойе, слушая, как его любимый рассказывает о том, что счастлив без него. Разве Чарли захочет разговаривать с Девом? Разве после всего случившегося Чарли захочет когда-нибудь его видеть? С какой стати?
Именно так Чарли выразился — «Я не думаю, что смогу снова говорить с Девом», и Дев бросился прочь из фойе. Его так и подмывает выбежать на улицу и вызвать такси. Но в итоге он оказывается на сцене.
Эту сторону съемочного процесса он еще не видел. Эта сторона ужасает и шокирует.
Софиты слишком жаркие и слепящие, Дев щурится, стараясь приспособиться. Публика скрыта в тени, Скайлар стоит прямо за оператором и поливает Дева руганью. Дев делает пару неуверенных шагов вперед и замирает. На его появление люди реагируют дружным оханьем, а Чарли медленно поднимается с дивана. Чарли изменился — похудел, волосы спереди пострижены короче, однако дело не только в этом. Дело в том, как он стоит — так уверенно, так непоколебимо, с таким четким пониманием, что делать с руками.
Они в тридцати футах друг от друга, разделенные блестящим полом студии, двумя месяцами воспоминаний и тремя месяцами необщения.
— Привет! — говорит Чарли, первым нарушая молчание.
— Привет! — отзывается Дев.
Все слишком тихое и неподвижное, отчего мозги Дева превращаются в микрофонные помехи. Он начисто забывает, что собирался сказать. Он десять раз писал сценарии подобных сцен для других людей, но понятия не имеет, что говорить самому. Он понятия не имеет, что говорить в реальной ситуации.
— Знаю, я все похерил, — начинает Дев. — Черт, «похерил» на телевидении не говорят! Ну и на хер! — Он бьет себя кулаком по голове и делает три глубоких вдоха. В тридцати футах от него Чарли улыбается, и Дева эта улыбка воодушевляет. Он делает шаг вперед. — На самом деле я хочу извиниться. Понимаю, разговаривать со мной ты не хочешь, но думаю, что, как минимум, извиниться я должен. — Дев делает еще один шаг вперед, замечает, что Чарли напрягается, и замирает. — Прости, что сбежал без предупреждения, но я решил, что ты никогда не выберешь меня по-настоящему, поэтому выбрал сам. Я не верил, что мне — нам — есть место в мире «Долго и счастливо», но ты переписал
Затянувшуюся минуту обрывает Чарли.
— Звучит скорее как попытка оправдаться, чем как извинение.
— Разве нельзя совместить первое и второе? — Дев смущенно пожимает плечами, надеясь обаянием спастись от публичного унижения. Хотя, с другой стороны, своим уходом он публично унизил Чарли, поэтому заслуживает именно такого. — Мне стыдно, что я сдался, когда стало трудно. Стыдно, что не увидел другого конца для нашей истории. Но мне не стыдно, что я сбежал, потому что я должен был научиться ответственнее относиться к своему здоровью.
— Да, знаю, — отзывается Чарли и делает шаг вперед. Дев тоже делает шаг вперед, и теперь их разделяет только его рост, умноженный на два. — Так ты лишь ради этого пришел поговорить со мной перед двадцатью миллионами зрителей? Чтобы извиниться?
Деву хочется сказать «да». Хочется улыбнуться, обратить все в шутку, стать Девом-весельчаком. Чарли с ним разговаривать не желает, поэтому куда легче было бы взяться за старое — оно же как эта джинсовка, взял и натянул — спрятать разбитое сердце за безразличной улыбочкой. Потому что нет ничего страшнее, чем стоять перед всем миром и объявлять, что заслуживаешь любви.
Но потом Дев вспоминает слова Джулс. Может, это шоу — дерьмо. Может (ладно, почти наверняка), сказочной любви не существует. Чарли Уиншо не Прекрасный принц, но человек он совершенно необыкновенный. И может, Дев по-любому заслуживает право стоять на этой сцене. Может, они оба его заслуживают.
— Нет, Чарли, я пришел сказать, что люблю тебя. Не любить тебя я вряд ли смогу и сейчас люблю тебя сильнее, чем три месяца назад. Я хочу домик и пазлы и горшки с цветами на подоконниках — если всего этого до сих пор хочешь ты.
Лицо Чарли становится таким, в какое когда-то влюбился Дев, — брови сердито насуплены, на лбу нервный пот.
— И ты больше не отстранишься?
— Не отстранюсь.
Чарли делает три шага вперед. Вместе с расстоянием между ними сокращается остальное, и вот разговор уже сводится к ним двоим, стоящим в футе друг от друга. Чарли молчит, и Дев молчит, не зная, что еще сказать. Идеальных слов нет, потому что не идеален он, не идеален Чарли и вся ситуация совершенно не идеальна.
— Детей я по-прежнему хочу, — выпаливает Дев, фыркнув.
— Ну да, — улыбается Чарли, — ты ведь об этом уже говорил.
— И жениться хочу.
— И это тоже не новость.
Чарли здесь, рядом, и Дев понимает, что теперь его очередь тянуться к нему. И он тянется. Он берет Чарли за руку, переплетает их пальцы. Чарли не сопротивляется, и у Дева появляется глупая надежда.
Чарли закусывает нижнюю губу.
— А белый смокинг обсуждению подлежит?
Дев мрачно качает головой.
— Нет.
Чарли хватает Дева за ворот джинсовки.