Очарование зла
Шрифт:
— Мадам, я настаиваю… — шлепали губы Роша. — Ваш муж заманил генерала Миллера в ловушку. Об этом недвусмысленно свидетельствует записка, собственноручно написанная означенным генералом Миллером и оставленная им генералу… О господи! — Он вздохнул, утомленный бесконечным перечнем русских генеральских фамилий. — А также бегство вашего мужа, — заключил комиссар и уткнулся взглядом в бумаги.
Плевицкая разрыдалась. О Николя, как он мог! Он сбежал, бросил ее в одиночестве! О Николя!
— Я ничего не знаю… —
Тут слезы, готовые было пролиться, застряли в ее глазах и задрожали, засверкали гневным огнем.
Но на Роша и это не возымело эффекта.
— Мадам Плевицкая, — суконно процедил он, — у нас имеются сведения о том, что вы и ваш муж жили не по средствам. Вы приобрели дом и автомобиль. Откуда у вас были деньги на подобные покупки?
— О, я зарабатывала концертами, — несколько оживилась Плевицкая.
Рошу на миг показалось, что она готова запеть. Он поежился, заранее предвкушая ожидающий его кошмар (с битьем зеркал). И торопливо сказал:
— Ваши концерты были далеко не регулярными. А вот деньги на свой счет в банке вы клали регулярно.
— О, вы следили, какая низость! — начала было Плевицкая, но осеклась.
Рош выждал паузу, как бы позволяя ей высказаться до конца. Удостоверился, что она больше говорить не намерена. Заключил:
— В течение последних шести лет, начиная с тридцатого года, вы ежемесячно клали на свой счет три тысячи пятьсот франков. Вы не отрицаете?
— Нет, какой смысл отрицать, — затараторила она, — разумеется, я клала деньги на счет… Мне присылали их действительно весьма регулярно.
— Кто? — Рош уставился ей в глаза не мигая.
Она чуть смутилась.
— Один… поклонник… моего таланта… — Последнее слово она многозначительно прошептала, так что Рош — француз! — мог трактовать его как угодно.
Но Рош, хоть и был французом, явил себя сущим лягушатником. Он не купился на «поклонника». Он захотел знать имена и фамилии.
— Как его зовут, вашего благодетеля?
— Говорю вам, он большой почитатель моего таланта… Вам известно, кстати, что я — первая исполнительница таких замечательных и популярных теперь песен, как «Ехал на ярмарку ухарь купец» и «Замело тебя снегом, Россия»? — надменно осведомилась Плевицкая. Слезы ее временно высохли.
Рошу сие не было известно. Более того, он, как показалось Плевицкой, даже не был потрясен открытием.
— Меня интересует имя вашего поклонника.
— Ну… господин Эйтингтон.
— Адрес?
— Он живет в Берлине, — кокетливо потупилась Плевицкая. — Так что между нами, сами понимаете, ничего не могло быть, кроме искусства… моего искусства…
Рош неожиданно спросил:
— А какой талант этот господин ценил у вашего мужа?
— Что? — опешила Плевицкая. И опустила ресницы: — Я вас
— Ежемесячно в течение тех же шести лет ту же самую сумму клал на свой счет в банке и ваш супруг, господин Скоблин. Вот я и спрашиваю, какие поклонники и каких талантов…
Плевицкая разрыдалась.
— Я ничего не знаю! — выкрикивала она сквозь слезы. — Мой муж сам вел свои денежные дела! Я ничего не… А-ах! У вас есть нюхательная соль? Потому что, предупреждаю, я…
— А его записную книжку вы вели вдвоем? — оборвал Рош, бросая на стол маленькую записную книжечку. — Узнаете? Она была найдена при обыске в вашем доме… Кому она принадлежит? Отвечайте!
Он кричал, багровый, жутко чужой, равнодушный ко всему, кроме своей работы и своего города, в котором ему приходилось терпеть это русское безобразие, — он кричал, откровенно довольный тем, что может позволить себе разинуть пасть пошире, показать железные зубы справа и слева, слева — верхний, справа — нижний, и орать на знаменитую Плевицкую…
— Я… ах… — Плевицкая захлебнулась слезами, снова высморкалась в микроскопический, насквозь мокрый платочек и совершенно спокойным трезвым голосом сказала: — Это книжка моего мужа.
— А, — сказал Рош, сразу перестав орать. — Так бы и говорили. А вот тут вашей рукой написано, видите? «Донесения Центру направлять через Женеву, шифр — Евангелие от Иоанна, глава 11. При химическом способе: двухпроцентный раствор серной кислоты, проявлять утюгом». Это что, рецепт пасхального кулича по русскому обычаю?
— Вы издеваетесь над святым… над религией… это низко! — прошептала Плевицкая, рыдая.
Рош смотрел на нее в упор, прикрыв книжку ладонью.
— Какому Центру предназначались «донесения»? И что это были за донесения? Отвечать! Отвечать! — Он ударил кулаком по столу. Плевицкая дважды подпрыгнула на табурете.
— Вы мне не верите! — плаксиво закричала она. — Я не так низко пала, как вы думаете!.. Пусть Бог меня накажет, если я лгу!
Сквозь засиженное летними мухами стекло книжного шкафа на Плевицкую ехидно смотрела Марлен Дитрих в приподнятой юбке, являющей миру подвязки ее чулок. Мосластые ноги молодой киноактрисы назойливо притягивали взор. Мятая вырезка из журнала распласталась по стеклу, прилепленная медицинским пластырем.
— Насчет Бога — не знаю, — сказал Рош, — а вот суду этих улик будет вполне достаточно. — Он повысил голос, вызывая сержанта: — Уведите ее!
Плевицкая отпрянула, забилась в угол.
— Я не хочу! Не трогайте меня! — рыдала она, отбиваясь. — Я не хочу сидеть в тюрьме!..
Исполнительный сержант поднял ее и утащил. Крики Надежды Васильевны затихли. Рош обреченно посмотрел на закрывшуюся за нею дверь.
Глава восемнадцатая