Очень долгое путешествие, или Инь и Ян. Сердце Мира
Шрифт:
Иорвет ощупал браслет, приблизил лицо к ладони.
— Тут есть паз для ключа. Какого-то очень хитрого ключа, — наконец, промолвил он.
Хонза, поправляя штаны, показался из отхожего места.
— Как снять браслет? — резко спросил у него Иорвет, не выпуская мою ладонь из рук. Его пальцы были тёплыми.
— Да я ж тебе говорю, колдунов тут не встречалось. Может, у моих ребят и нет ключа, зачем? Сжёг бабу, руку отрубил, вот тебе и браслет.
Я чертыхнулась.
— Браслет после этого нужно открыть, чтобы использовать снова. Значит, должен быть ключ, — Иорвет пристально смотрел на Хонзу.
— Знать про ключ не знаю и видом не
— Ладно, с этим разберёмся позже, — Иорвет отпустил меня и повернулся к жрецу. — Рассказывай, что будет завтра, весь ритуал, шаг за шагом.
Хонза откинулся на подушках и заговорил.
***
— Камень, ножницы, бумага, раз, два, три, — сказали мы хором, я выкинула ножницы, а хитрый эльф камень и со счётом четыре-два победил меня.
— Чёрт. Чёрт-чёрт! — я подошла к земляной яме в полу уборной.
Глубокую дыру в земле пересекала хлипкая доска, а внизу, присыпанное тростниковыми листьями, вспучивалось, собственно, содержимое отхожей ямы. В руке я сжимала крохотный ножик, который нам выдали к трапезе.
— Воды у нас много, вперёд, vatt’ghern! — приободрил Иорвет.
Я бросила на него максимально выразительный взгляд.
— Ты следующий!
— Когда накидаешь на дно достаточно земли, чтобы я мог встать и не утонуть, я продолжу, — нахально ответил он, подтащил охапку тростника, сел рядом на пол и достал из сапога не обнаруженный туземцами стилет.
По словам Хонзы, нас должны были оставить в покое до рассвета, и только тогда должен был начаться ритуал. И в то время, пока жрец, переползший на свою лежанку, спал в беспамятстве, нежно обняв пустую бутылку, мы исследовали всю избу. Промасленные брусья стен, как и дверь из толстых досок, запертая снаружи на засов, не оставляли никакой надежды выбраться. В оконца едва пролезала боком голова, а пол был устлан плотно пригнанными досками. Последней надеждой на осуществление плана остался сортир с глубокими земляными стенками. Я бросила вниз охапку тростника со своей лежанки и с ножичком в руках полезла в зловонную жижу.
ПУСТОШИ. Огненный бог
— Проснись, vatt’ghern, пора, — во сне меня трясли, я отмахивалась и мгновенно засыпала опять, но они не отставали.
Слой за слоем я выныривала из глубин сна, следуя за ощущением руки на плече, пока не осознала, что чувствую её наяву, и не попыталась продрать слипающиеся глаза.
— Пора, — шёпотом повторил Иорвет.
Через оконца пробивался первый утренний свет. Ещё ничего не соображая, я с силой растёрла уши и щёки, чтобы к голове прилило хоть сколько-то бодрящей живительной крови, и побрела к умывальнику. Со всеми вчерашними приготовлениями, отмыванием и заметанием следов спали мы не больше часа, и мне пришлось окунуть голову в ледяную воду, чтобы прийти в себя.
Хонза храпел, разметавшись на лежанке. Иорвет стоял у окна.
— Начинается, — тихо проговорил он.
Я выглянула в соседнее оконце: в серой рассветной дымке по территории сновали мужчины-туземцы с тростниковыми связками в руках. Все связки они окунали во вместительную бочку со специально подготовленным горючим маслом и потом прилаживали к стенам бараков. Иорвет отпрянул от окна и дал мне знак сделать то же самое — к нашей хижине направлялись туземцы с тростником. Снаружи послышались тихие голоса и шорох.
В сотый раз я проверила пояс с эликсирами, где оставила только необходимое для плана. Наши вещи, как и лук Иорвета и три стрелы, которые он изготовил из тростниковых
— Ты точно уверен, что не хочешь принять эликсир до ритуала? — переспросила я.
— Нет смысла попусту его расходовать. Действуем по плану.
Мы опять заняли наблюдательные посты. Строения уже были подготовлены к воссоединению с богом огня, теперь же мужчины сооружали перед нашей хижиной высокий постамент.
— Трон у тебя будет королевский, — сказала я.
— Вот уж большая честь, всю жизнь мечтал, — прошептал Иорвет. — На каждом троне сидит просто arse и не более того.
*Задница*
Туземцы закрепили поверх стога, связанного из тростниковых снопов, явно конфискованный крепкий стул с высокой спинкой, и щедро пролили всю конструкцию маслом.
— Чем выше трон, тем ближе к эшафоту. Народная мудрость! — на меня пахнуло крепким перегаром. Хонза незаметно подобрался сзади и выглядывал в окно из-за моей спины. Лицо жреца было помято, и он держался обеими руками за голову, будто боялся, что она укатится. — Найду-ка, что у меня ещё осталось. На трезвяк здороваться с Тукаитауа я не намерен.
Он опять нырнул в чрево своего матраса.
— Да вы бы не рыпались, всё бесполезно, — хриплым голосом посоветовал он, трясущимися руками откупоривая очередную бутылку. — Когда попробуете отвар лозы духов из леса аминорнов, единственное, чего будет хотеться — это лететь на встречу с богом.
С удивлением я смотрела на Хонзу и никак не могла поверить, что такой прохвост, как он, смирился и не собирается прилагать усилий для спасения. Однако маски больше не сменялись на его смурном лице, он был тих и пришиблен.
— У нас другие планы, — буркнул Иорвет.
Мужчины закончили работу и расселись вокруг сооружённого трона. Перед ними опустились на землю братья-вожди и затянули песню.
— Икаро — песня, открывающая врата неба, — просипел со своей лежанки Хонза.
Голоса вождей слились в унисон, потом разделились, чтобы сойтись вновь. Один за другим к напеву присоединялись туземцы, и скоро показалось, что от резонирующей мелодии дрожит воздух. Мужчины передавали друг другу черпаки с маслом из той же бочки, где вымачивали тростник, щедро поливали головы, втирали масло в кожу. Братья поднялись, не прекращая петь, и начали накладывать на лбы паствы полосы из чёрной краски, окуная пальцы в подвешенные на груди плошки.
Песня стала едва различимой, превратившись в низкое гудение — из женского барака вереницей выходили туземки. Передние (прямые, как на картинках про правильную осанку) несли на макушках пузатые глиняные кувшины и подносы с посудой. Высокие женские голоса постепенно вплетались в ткань мелодии. Меж обнаженных грудей у каждой женщины висела такая же, как у вождей, плошка с краской, и, расставив на земле поклажу, они разошлись по рядам сидящих мужчин, рисуя тонкими палочками на смуглых лицах узоры из завитушек. Закончив работу, каждая по примеру мужчин омывала себя маслом, потом шла к одному из вождей, и тот рисовал ей пальцем вертикальную черту на грудине и чёрную полосу на лбу. Большинство женщин расселось среди мужчин, и все они начали передавать по кругу кувшины и чашки. Как и говорил Хонза, пришло время для принятия отвара лозы духов. Песня сменилась бормотанием, сначала тихим, потом всё более возбуждённым, экстатическим. Лица обращались к небу, тела раскачивались, следуя внутреннему ритму. Один за другим туземцы входили в молитвенный транс.