Очень хочется жить
Шрифт:
Никита и Иван всползли за ней. Присели на рельсах, замерли, — только блеск в глазах, живой, тревожный и чуткий. Рельсы, холодно и тускло отсвечивая, расходились в стороны, иглами вонзаясь во тьму, и едва уловимо, подобно комариному зудению, звенели.
— Так, — сказал Никита. Убедившись в том, что опасность не угрожает, он как бы скинул с себя сковывающий тело страх. — Теперь начнем… Спокойно, без спешки, наверняка. Подложим под обе рельсы. Иван, подкапывай здесь… Мину готовь… взрывчатку…
Нина выхватила у Ивана деревянную — чтобы не звенела о камни и железо — лопатку и принялась выкапывать ямку
Никита, следя за ней, удивлялся: откуда у нее бралось столько силы и ловкости?.. Иван Заголихин, помогая девушке, руками отваливал песок и камни из ямки, дышал шумно и прерывисто.
— Хватит, — прогудел он. — Иди закладывай… — Глухой бас его показался оглушительным, и Нина, вздрогнув, кулачком толкнула его в коленку:
— Тихо, ты!.. Иди, Никита.
Никита перекинулся от одной рельсы к другой, прижался, распластываясь на шпалах, все время озираясь и прислушиваясь. Он подложил мину, толовые шашки, осторожно вставил взрыватель, проверил.
— Засыпайте, — прошептал он и отодвинулся, сел на рельсу, снял кепку, вытер лицо рукавом. — Хорошо засыпайте, чтоб незаметно было…
— Все, — отозвался Иван, подползая к Никите.
Нина задержалась на секунду, и в темноте обжигающе горячо прошелестела ее страшная по своей жестокости мольба:
— Господи, хоть бы поезд прошел, хоть бы изорвалась…
Они тихо спустились с насыпи, обогнули лежащий вверх колесами пассажирский вагон и побрели по полю к тому месту, где оставили Смышляева. Его на месте не оказалось. Обшарили крестцы снопов, предполагая, что он задремал, пока они возились у рельс, раза два окликнули. Смышляев исчез. Никита вдруг затосковал, обессиленно опустился на сноп. И зачем только взял с собой непроверенного, неизвестного человека!..
— Шкура! — пробасил Иван и со злостью ударил сноп ногой. — Видно было, что он, как полк, на сторону косится. Хорошо, если спрятался где-нибудь, просто не захотел воевать, а если к немцам перекинулся?.. Тогда вся наша работа впустую…
— Ой, неужели он это сделает! — простонала Нина. — Что же теперь, Никита?..
— Подождем здесь немного. В случае, если немцев приведет, хоть огнем встретить… — Но, посидев полчаса в томительной тишине, невольно вздрагивая от малейшего шороха, все время ощущая предательски подкрадывающуюся опасность, Никита встал. — Идемте к лошадям…
— А поезда ждать не станем? — спросила Нина и, разочарованно поднимаясь, посмотрела на небо. Облака широко раздвинулись, обнажив густо роившиеся, все в иголочках звезды. Блеск их, рассеяв темень, высветлил вышину, а внизу мрак как бы уплотнился, непроницаемостью своей обволок предметы и людей. На середине поля Нина остановилась, задержав Никиту и Ивана, — сквозь шуршание шагов по жнивью она уловила звук, похожий на стрекот кузнечика. Стрекот настойчиво пробивался сквозь все шорохи, сквозь лесные массивы и темень. Через несколько минут ожидания кузнечик уже отчетливо выстукивал свою бодрую, неутомимую, скрипучую трель. А еще через несколько минут будто кузнец уже бил тяжелым молотом по звонкому металлу: по дороге мчался поезд. Тысячи отзвуков мешали определить его направление: сначала он шел слева и вызвал в партизанах досаду, затем неожиданно перескочил направо и задержался там, стуча все громче и громче.
— А
— Взорвется. Взлетят, как миленькие, — Но видно было, что сомнение терзало и его.
Никита молчал. Он следил за вспышками искр, вылетающих из трубы локомотива; вспышки эти возникали все ближе, ближе… Вот локомотив уже на том, на заминированном, как ему казалось, месте, а взрыва не последовало. Сердце Никиты оборвалось. Еще секунда, еще несколько вспышек искр, а взрыва нет… Еще вспышка… глухой, глубокий, огромной силы удар долбанул землю. Гремучими раскатами расплеснулся вширь, разрывая воздух. Темнота, разодранная накалом, сумасшедшими тенями заплясала по полю. Звуковая волна ушла вдаль, качая деревья, а на полотне дороги — лязг, треск и скрежет встававших на дыбы, опрокидывавшихся под откос вагонов.
Иван Заголихин внезапно, как леший, захохотал и стукнул Нину по плечу так, что у нее подкосились ноги. Она присела.
— А ты говорила, не взорвется!
Никита, улыбнувшись ему, опять снял кепку и рукавом вытер вспотевший лоб. Слушая треск и скрежет, глядя на возникшее пламя, Нина мстительно, с фанатическим упорством шептала:
— За голубое платьице… За девочку…
На опушке, в густом и мокром от росы ольховнике они отыскали Серегу Хмурова. Испуганный и, видимо, исстрадавшийся за бесконечные часы ожидания в темноте, он с воплем кинулся к Ивану Заголихину.
— Живы! Вернулись! — Он весь сильно дрожал то ли от ночной сырости, то ли от страха; у него громко стучали зубы. — Как его тряхануло, поезд-то, даже лес закачало! — Подросток, озираясь, прислушался к резкому шипению, скрежету и крикам, несущимся от дороги.
Заголихин грубовато оттолкнул Серегу:
— Погоди, не лезь. Смышляев тут был?
— Был. Он и сказал, что вас всех поймали.
Только он один спасся. Взял лошадь и угнал. Сказал, чтобы и я уезжал, если жить хочу. — В словах Сереги слышались слезы обиды. — Едемте скорее с этого места, как бы они погоню не начали… — Он засуетился, подводя к Никите лошадь. — Садись…
— Предатель! Волк! — выругался Иван, задыхаясь от ярости, и сел на лошадь, — Одного желаю: встретиться еще раз с этим Смышляевым!
Воздух в лесу постепенно начал сереть, деревья расплывчато проступали в темноте. Подрывники возвращались в отряд. Никита думал о Смышляеве, и, казалось, все шире, шире раскрывалась перед ним черная бездна; Никита ужасался, его охватило омерзение, лютая обессиливающая злоба.
— Может быть, нам другим путем ехать, Иван? — обратился Никита к Заголихину. — Смышляев может пустить на наш след…
Иван пренебрежительно отмахнулся.
— Кто сунется сюда? Немцы боятся лесов, как черт ладана! — Возбужденный удачным выполнением задания, потерявший в безрассудном азарте осторожность, Заголихин чувствовал себя в родных лесах недосягаемым, неуязвимым. Он даже щеголял немного своей удалью; даже его угрюмая неподвижность исчезла и ленивый басок налился чистым звоном. — Хозяева здесь — мы!
Беспечная — от неопытности — уверенность эта и перечеркнула, вытеснила сомнения Никиты, о чем он горько пожалел спустя некоторое время.