Очень страшная история
Шрифт:
— Хочешь, я пойду вместе с тобой?
— И я пойду, — сказала Наташа.
В ее фразе было только три слова. И в двух из них было всего по одной букве. Всего по одной! Но слова эти обожгли меня (в положительном смысле).
Я не собирался, подобно Покойнику, говорить, что мечтаю погибнуть.
Наоборот, после трех Наташиных слов мне захотелось продолжить свое существование, как никогда раньше! Но и, как никогда раньше, я готов был рисковать собой во имя высокой цели: спасти ее маму. И всех
Папы, мне казалось, меньше нуждались в спасении.
На том последнем привале я понял, что любовь способна вдохновить человека на многое.
— Мне понятно ваше желание разделить со мной трудности, — сказал я. — Поверьте: мне очень не хочется наступать на горло вашей песне! И народная мудрость гласит: «Один в поле не воин!» Тут я подумал, что уже второй раз за какие-нибудь пять минут вступаю в конфликт со старой народной мудростью. «Наверно, ни одна мудрость не годится на все случаи жизни!» — решил я. В тот день мысли и обобщения буквально одолевали меня.
— В данном случае, — сказал я, — совершенно необходимо, чтобы воин был в поле один. Но вы все время будете рядом со мной! — Я взглянул на Наташу. — Ну, а если я не вернусь…
— Ты вернись в сохранности и целости! — сам себя процитировал Принц.
— Постараюсь, — ответил я.
— Ты уходишь? — с тоской сказала Миронова: она боялась остаться без руководства. Все-таки командиром был я!
— Что ты задумал? — спросила Наташа. — Может быть, скажешь? Что ты задумал?..
— Я открою вам путь к телефону! Я устраню Племянника!
— Устранишь? В каком смысле? Физически? — испуганно прошептал Покойник. — В каком смысле?..
— В том смысле, в котором надо!
— Устранишь? — растерянно сказал Глеб. — Но ведь это… он, знаешь… Его все тут… как огня!
«Уж ты бы помалкивал!» — хотел я ответить Глебу. Но удержался: расследование не было завершено, и я не имел права при всех его обвинить, вынести ему приговор.
— Значит, идешь один? Окончательно? — спросил Принц. Я чувствовал, что друзья хотят оттянуть тягостную минуту. Они смотрели так, будто прощались со мной навсегда. Это было выше моих сил. И я сделал решительный шаг: сбросил с себя пальто.
— Ты простудишься, — сказала Наташа.
— Что поделаешь! Это необходимо. Она протянула руки и взяла мое пальто.
«Если что… пусть это будет память обо мне», — хотел я сказать. Но не сказал.
— В случае чего… ты кричи, — попросил Принц. Он предложил это из лучших намерений. Но я взглянул на него с удивлением.
— Кричать? Ни за что!
— Что же нам делать? Бездействовать?
— Спрятаться за деревьями и ждать моего сигнала! Когда я высунусь из окна и незаметно махну рукой, знайте: с Племянником покончено!
— Навсегда? — спросил Покойник.
— Навсегда или временно —
— Почему незаметно? Ты маши позаметнее. А то мы не заметим, — сказал Принц.
— Будь осторожен… — тихо попросил Глеб.
«Думал бы раньше!» — мысленно дал я ответ. И смелым, решительным шагом двинулся к даче, навстречу риску, подвигу и неизвестности.
А природа между тем продолжала жить своей особой, но прекрасной жизнью.
Дождь усилился. Я знал, что друзья, следящие за каждым моим движением, видят, как ветер развевает мою одежду и как фигура моя постепенно словно бы растворяется в густой дождевой пелене…
Я вошел в дачу. Сердце мое билось так сильно, что я придержал его рукой. И стал подниматься по «ворчливо-скрипучей» лестнице, которая не скрипела.
Каждый шаг приближал меня либо к торжеству, либо… Но об этом я старался не думать.
Сверху опять донеслось бормотание:
— Ах, вы все еще трепыхаетесь! Тогда уж мы вас добьем! Ах, вы так?.. Тогда мы вас бац по загривку!
Мне казалось, что эти слова относились ко мне. И я остановился. Но лишь на секунду. А потом, чтобы не оставлять себе времени для сомнений, быстро взбежал по лестнице. На пороге бывшей комнаты Дачника я вновь на миг задержался: распахнул куртку, разорвал свою старую рубашку на тех самых местах, где она уже была заштопана, потом и ее распахнул, чтобы было видно мое голое тело. Я толкнул дверь. Племянник по-прежнему играл сам с собой в «дурака».
Вид у меня был такой мокрый и растерзанный, что Племянник, мне показалось, в первую минуту меня не узнал. Но потом пригляделся и поднял свое огромное тело из-за стола:
— Это ты… парнек?
— Я… — ответил я, дыша так, чтоб он понял, что я почти задыхаюсь.
— Сквозь стену прошел?
— Нет… Я через дверь. Через ту, которая перекосилась и открывается только чуть-чуть. Сбросил пальто — и пролез. Видите, рубашку порвал. Но пролез.
Остальные застряли и вернулись обратно. А я прямо к вам!
— Чего же не смылся?
— Мне вам нужно сказать… Сообщить!
— Смелый ты, я погляжу, парнек. А если я тебя обратно туда запихну, как сельдь в банку?
— Запихните! Пожалуйста!.. Я сам с удовольствием запихнусь. Но сначала послушайте. Я должен вам сообщить…
На его маленьком личике вновь не умещалось ничего, кроме усмешки.
— Я бы вас выпустил. Немного попозже. — Он захихикал. — Но раз вы сами хвост подымаете, смотрите, гаврики! Там ведь написано: «Не подходить!» А ты, парнек, подошел? Начихал, значит! Запихну я тебя обратно. И будешь сидеть тихо, будто мать родная не родила!
— Запихните! Пожалуйста! Но сначала послушайте!