Очень узкий мост
Шрифт:
Однако пора было трогаться в путь. Они опять задержались. Кфир уезжал в Бендеры с чувством вины из-за отказа. Было ли это малодушием или холодным, рациональным решением? В любом случае остался неприятный осадок.
На этот раз поехали на двух автобусах англичан. Гоцман, как и в прошлый раз, ждал на том же месте. Быстро и более деликатно, чем в предыдущий раз, они рассадили людей в автобусы и поехали ко второй остановке. Там их уже ждали, но пришлось задержаться.
Одна из семей, выехавшая раньше, обратилась к Кфиру в Одессе с просьбой. Они жили около второй остановки и, уезжая, оставили у соседей собаку. Будучи в Одессе, они не могли себе простить, что не решились взять ее с собой. Минут через десять чудный щенок шотландской овчарки был в автобусе, и они тронулись в обратный путь.
Симон
В кабинете Фельдштейна ожидал очередной сюрприз. К компании деятелей-экспертов присоединились коллеги Кфира – Нахман, Рафи и его жена Лара из Москвы, а также еще несколько сотрудников МИДа, неизвестно из какого отдела. Все хотят в Одессу летом.
Глава 18
Общее положение дел
Все ждали от Кфира отчета. Он понял, что предстоит повторение позапрошлого вечера, когда пришлось выслушивать мудрые речи случайных теоретиков. По большому счету он оказался прав. Пытаясь быть вежливым, Кфир терпеливо отвечал на все вопросы, однако когда деятели начали изощряться в мудрости и красноречии, он предложил перенести эту часть заседания на следующий день. Едва сказав это, он понял, что совершил ошибку. «Да, да, Бен-Гай, ты можешь идти», – снисходительно улыбаясь, покровительственным тоном сказал Рафи. Вспыхнув, Кфир вышел, успев заметить довольную улыбку Нахмана. Он никак не мог простить, что Одесса досталась не ему, и то, что его попытки курировать Кфира были очень быстро прекращены руководством.
Вскоре Кфир узнал, что Нахмана прикрепили к консульской группе в Киеве, и у него уже был дипломатический паспорт.
Основываясь на этом повышении, за спиной Кфира он говорил всем, что является его начальником. Однако прямое руководство Кфира не оповестило его о том, что у Нахмана были какие-либо полномочия, хотя все могло быть объяснено практическим отсутствием связи. От поведения Рафи тоже не веяло ничем приятным. Его самодовольство и излишняя самоуверенность были направлены на поддерживание своего высокого статуса. Было необходимо найти какой-то выход в создавшейся ситуации, чтобы сохранить свою независимость. Все это Кфир обдумывал, устало шагая домой, сожалея, что часть энергии теперь должна будет уходить на ненужные игры с бюрократами и карьеристами, которым так хочется выслужиться. Шакалы почуяли запах крови. Тем не менее, теперь, по-видимому, больше не грозила опасность быть уволенным за самоуправство. Очевидно, руководство все же решило официально участвовать в операции вывоза беженцев, иначе оно не прислало бы трех своих представителей. Не все прошедшие «медные трубы» проходили так же «огонь и воду». Во все времена находились другие, которые делали это за них.
Мысли продолжали вращаться в усталой голове. Даже когда Кфир заснул после легкого ужина, состоявшего из бутерброда с сыром, после каждого телефонного звонка эти мысли вновь возвращались. В очередной раз говоря себе «утро вечера мудренее», он вновь засыпал до очередного звонка. Звонили в основном из Тирасполя, связь с которым кое-как функционировала. Это были люди Симона, а также просто потенциальные беженцы, получившие каким-то образом номер телефона и желавшие убедиться, что эвакуация продолжается. В этих разговорах Кфир старался по мере возможности успокоить людей, а также получить свежую информацию о происходящем на месте. Чаще всего ему рассказывали о текущих, в основном, ночных и вечерних военных действиях и о положении с провизией, которое становилось все хуже и хуже. С утра Кфир поспешил в центр, где у него была назначена встреча с Симоном. Перед тем, как они поехали по санаториям с тем, чтобы проведать беженцев, Нахман сообщил интересную информацию. Оказалось, что «дома» было принято решение предложить беженцам репатриироваться прямо из Одессы в Израиль. Однако некоторые профессиональные
В любом случае, было решено проверить возможность перевезти беженцев из Одессы в Кишинев, когда положение в районе конфликта позволит это сделать. Нахман сказал, что Рафи устраивает собрание у себя в гостинице в шесть вечера по этому поводу. Он остановился в «скромном» двухэтажном номере с сауной в гостинице «Лондонская». В таком номере вполне можно было устраивать собрания.
Поездка с Симоном по местам расселения беженцев после полученной информации приобрела совсем другую окраску. Кишинев (столица) был по другую сторону фронта, то есть на Румынской стороне.
Лин и Джон любезно предложили повозить Симона и Кфира по всем местам расселения беженцев. Оказалось, что в их распоряжении была еще и легковая машина.
Начали с санатория, в котором было больше всего людей. Собрав всех в столовой, Симон обратился к людям с вопросами об условиях, в которых они находились. По этому поводу жалоб не было. Кфир был рад увидеть среди людей того самого пожилого мужчину с матерью-старушкой, за лекарством которой он отказался ехать. Старушка выглядела гораздо лучше, так что он мог вздохнуть с облегчением. На этот раз решение оказалось правильным.
У Симона тем временем развивалась дискуссия о политической ситуации, создавшейся в Молдове. Людей, естественно, беспокоило их будущее. Симон использовал этот момент для того, чтобы сообщить, что желающим репатриироваться в Израиль будет предоставлена такая возможность. Он упомянул, что с этой целью в Одессе находятся представители различных еврейских организаций, а также сотрудники Израильского МИДа.
По-видимому, в планах мудрого руководства произошла утечка. Молодой человек, невысокого роста, с бородкой, в крайне агрессивной форме спросил Симона: «А правда ли, что беженцев, желающих репатриироваться в Израиль, будут перевозить из Одессы в Кишинев?» Очевидно, почувствовав что-то, Симон попытался в мягкой форме объяснить сложности, стоящие перед Израильскими властями в их попытке вывоза беженцев из третьей стороны, т. е. Украины. Тот самый молодой человек, уже нисколько себя не сдерживая, обращаясь к толпе, стоящей вокруг, воскликнул: «Они предают нас врагу!» За этим посыпались самые возмущенные голоса, такие как: «Там нас интернируют!», «Нас всех посадят!», «Это будет трибунал по законам военного времени!»
Молодой человек с бородкой поощрял толпу, выкрикивая: «Это предательство! Нас предали!» Создавалось впечатление, что этот резвый бородач был провокатором. В Тирасполе рассказывали о самых различных проявлениях войны и используемых противником методах, которые включали также различные виды провокаций.
Тем временем ситуация становилось критической. Разгневанная толпа могла их просто побить, и кто знает, чем бы это могло кончиться. Симон, побледнев и бросая на Кфира нервные и испуганные взгляды, проявил все свое искусство политика, чтобы утихомирить толпу. Кфир же оставаясь рядом с ним, решил не вмешиваться, а только по мере возможности пытался предать себе суровый вид. Однако его внешний вид нисколько не соответствовал внутреннему чувству. Постепенно Симону удалось утихомирить этих нервных, перепуганных людей, которыми так легко можно было манипулировать.
Когда напряжение спало, и люди стали расходиться на небольшие группы, Кфир подошел к женщине средних лет, которая была невдалеке от провокатора. Она, как он и предполагал, оказалось его матерью. «Не знаю, что руководит вашим сыном, но вы должны его предупредить, чтобы он прекратил мутить народ, – сказал Кфир, пытаясь придать своему голосу металлические нотки, а лицу соответствующее выражение. – В противном случае нам с ним придется побеседовать – где бы я его ни нашел, а я найду…» Бедная женщина, выросшая в советских традициях, поняла и поверила. А ведь он блефовал.