Очень важный маршрут. «Коммерсантъ»
Шрифт:
А потом случился Чернобыль. В центре страны мы получили территорию в 1 тыс. кв. км, подвергшуюся ядерному заражению, сравнимому с Нагасаки: 100 тыс. тонн радиоактивного вещества взлетело в воздух. Выяснилось, что враг совсем не там и его даже и нет – рвануло из-за безумных действий конкретных людей, которые проводили эксперимент по испытанию устойчивости станции в военных условиях, но они не были врагами и никак не хотели устроить то, что вышло. Врага нет, а удар есть. И последствия надо ликвидировать, а на врага не спишешь. Это не он нас заражает радиацией, а мы так устроили, что ликвидаторы в зоне аварии работают совковыми лопатами в ватниках и респираторах.
А по-другому как-то не получилось. Человек мог убирать радиоактивный грунт 50 секунд – дальше смертельная доза. Добежал, бросил одну лопату, убежал. Там было задействовано 360 тыс.
В этом музее есть портрет Шойгу (в числе спасателей – Героев России), но я хочу сказать, что это заслуженно, потому что дело-то довольно уникальное. Этот человек, второй секретарь Абаканского горкома КПСС, получил от Бориса Ельцина советское ведомство. Насколько я понимаю, это единственный случай, когда он не стал делать из этого инструмент для конвертации власти в капитал, хотя ведь как мог бы! Ведь советские инструкции по ГО и ЧС – уникальная коррупционная делянка: вот копай щель против атомной войны у своего особняка на Рублевке, а не хочешь копать – плати! Не хочу сказать, что МЧС – структура, свободная от коррупции, о пожарниках, которых ей передали в 2002 году, говорят разное, а теперь еще у них служба маломерных судов, которая на манер ГИБДД проверяет права, техпаспорта и соблюдение правил движения у катеров и яхт. Но в целом-то он ухитрился взять и развернуть эту структуру для реальной помощи людям. И она сложная, многосоставная, это серьезное социальное образование. И это работает!
Так что это не Музей МЧС. Это Музей уникального эксперимента. Когда в 1991 году у нас тут случилась революция, мы думали, что у нас будет другое государство. Другая милиция – она будет защищать людей. Другая армия – она будет добровольной, компактной, профессиональной, и мы будем гордиться теми, кто в ней служит. Другое образование, другая медицина, все вообще другое. И это не получилось. Но совершенно вдруг у нас получилось с ГО и ЧС. Вот ровно какое должно быть и по смыслу, и по эффективности, и по представлениям о чести и благородстве – такое и есть. Если посмотреть вокруг МЧС, то степень уникальности этой истории окажется какой-то зашкаливающей. Понятно, что экспонат для музея. Только зря он так далеко, в Лазоревом проезде. Его надо в Кремле делать.
Музей путешествий и паломничества по святым местам
Где это: м. Пролетарская, ул. Крутицкая, д. 11, +7 (495) 390—06—40
Что это: музей истории паломничества
Что можно: прочитать письма паломников XIX – начала ХХ века, увидеть их личные вещи для путешествий – фотоаппарат, часы, подзорную трубу, саквояж, котомку и многое другое
И странно – вроде подвал в Москве. А действует, будто в Иерусалим съездил.
Преображение вещей
В 2009 году я оказался в Капернауме. Рядом на Тивериадском море есть Музей лодки. Там сохранилась одна лодка начала I века н. э. Она пролежала 2 тыс. лет на берегу и не испортилась. Капернаум и сейчас маленькое поселение, в начале I века там всего-то жили пара-тройка рыбаков, и вот одна лодка почему-то не истлела, а осталась как была. А одним из рыбаков был апостол Петр.
Я думаю, для человека сколько-нибудь церковного вопрос, чья лодка сохранилась и почему она, как-то даже абсурден. Ведь даже если предположить, что это лодка не апостола, а другого какого-то рыбака, все равно ведь получится, что апостол на этой лодке плавал, хотя бы по-соседски. Но нет, там государственный музей, а не церковный, и лодка эта выставлена как типичное плавсредство, использовавшееся на озере Кинерет (так сейчас называется Тивериадское море) в 20—30-х годах I века н. э. Это я к тому, что церковное и музейное сознание – это вещи во многом противоположные, трудно совместимые. Музей основан на идее критики вещи, исследовании ее ценности и подлинности.
Критика церковной
Это прямо противоположно тому, что следует делать, ведь если в принципе можно ощутить некоторую святость через реликвию, то уж тогда нет ничего абсурднее, чем пытаться в то же самое время относиться к ней критически.
Ну вот, а на Крутицком подворье создан Музей паломничества. Музей основан в 2002 году. Там есть несколько старых изданий сказания игумена Даниила о паломничестве в Святую землю, первого русского паломника, совершившего свое путешествие в 1106 году. Там есть письма паломников XIX – начала ХХ века, старые открытки с увеличительным стеклом и бинокуляры с картинками святых мест. Там есть два письма святого Силуана Афонского, в миру Семена Ивановича Антонова, жившего на Афоне с 1892 по 1938 год, и его четки, и его печатная иконка святого Иоанна Кронштадтского, в свое время его благословившего. Там есть одежда паломников, их личные вещи, с которыми отправлялись в путешествия в начале века, – фотоаппарат, часы, подзорная труба, саквояж, котомка. Но в основном печатные иконки, кресты, четки, открытки, елей – обыденная бесхитростная продукция околоцерковных мануфактур. Музей находится в белокаменном подклете, который, по мнению директора и основателя этого музея Виктора Ивановича Комиссарова, относится к середине XIV века. Историк архитектуры вряд ли с ним согласится, но, что интересно, хотя мне кажется, что и подклет никак не раньше XVI века, и экспонаты там бесхитростные, впечатление огромное. Глядя на все это, недоумеваешь, что же тут такого, что так странно действует на сознание. Как-то ни в коей мере не сомневаешься, что все это важное, стоит посмотреть, и вообще хорошо, что это есть.
Я об этом думал, что видел те же вещи совсем в другом контексте. Кто был в Иерусалиме, знает, как там все устроено. Храм Гроба Господня находится хотя и в христианском квартале, но весь этот квартал представляет собой бесконечный восточный базар, через который идет via Dolorosa. Это узкие, довольно грязные улицы, и все первые этажи – лавочки. Только в отличие от базаров, скажем, в Дамаске или Стамбуле там вместе с хозяйственным товаром продают кресты, иконы, масло, связки свечей, которые поджигают от священного огня, лампады, рельефы с изображениями Святого семейства, которые православные арабы вырезают из больших раковин в Вифлееме, четки, сумки, крестильные рубашки, открытки. И все это страшно активно навязывают с криками: «Friend! Stop! For you!» Я наблюдал забавную сцену, как мальчишки-зазывалы пытались продать замечательные новые иконки крестному ходу во главе с патриархом Иерусалимским: они налетали на процессию со всех сторон. Когда видишь эту христианскую продукцию в Иерусалиме, относишься к ней без всякого почтения, как к ширпотребу, и в голову не приходит, что это можно показать в музее.
И вот ровно те же открытки, те же связки свечей, те же вифлеемские раковины лежат в подклете Крутицкого подворья и производят впечатление реликвий. В этом есть что-то чудесное.
Это Музей паломничества, и, вероятно, главным его предметом являются даже не вещи, привезенные из паломничества к святым местам, а сам механизм паломничества. Ну вот есть там такой экспонат – письмо русской паломницы Меланьи Петровны Пупыниной, написанное ею из Иерусалима 3 марта 1900 года. Обычное письмо: она рассказывает детям, где была, чего видела. Виктор Иванович рассказывает об этом письме умиленно, но в принципе перед нами обычная переписка совершенно чужого нам человека, ничем не примечательного, просто хорошей православной русской женщины. Будь оно не из Иерусалима – да и ладно, чего интересного?
Паломничество – такое дело, что оно преображает жизнь и предметный ряд, ее сопровождающий. Оно сообщает вещам особое смысловое измерение. Это так совсем не только для церковных людей, это закон образования смысла. Сравните – старый фотоаппарат. Понятно, иногда интересно. Или – старый фотоаппарат, который в 1912 году брал с собой в паломничество такой-то, и вот его фотографии храма Гроба, и горы Фавор, и базилики в Вифлееме. Вы начинаете иначе относиться к вещи. Естественно, по отношению к иконке это действует гораздо сильнее. Но это распространяется на все вещи.