Очередь за счастьем
Шрифт:
Через день после свадьбы поздно вечером свекровь никак не хотела уходить из комнаты молодых – смотрела телевизор. Витька намекнул, что они собираются ложиться спать, на что свекровь ответила:
– Я вам мешать не буду. Звук убавлю.
Такая простота поразила Лену в самое сердце: как могла взрослая женщина, которая и сама была когда-то замужем, быть такой, э-э-э, наивной? Понятно, что у Лены и Витьки были немного другие планы на вечернее времяпровождение, но не станешь же говорить об этом вслух.
Следующим вечером ситуация повторилась. Тогда Витька психанул и отнес телевизор в комнату матери. Естественно, свекровь обиделась на Лену: не иначе,
Апогей наступил во время Лениной беременности. Свекровь ворвалась к ним в комнату рано утром и начала орать, что Лена, такая-сякая, стащила из холодильника корвалол, который свекровь купила вечером. И конечно, свекровь точно помнит, что убрала корвалол туда. Ночью ей стало плохо с сердцем, а лекарства не оказалось! Так как Лена его украла, чтобы отдать своим родителя и сэкономить деньги.
Лена сперва пыталась оправдаться, потому что не понимала, как можно бездоказательно обвинять другого человека. Ведь пропади что у Лены, она бы думала, что сама куда-то не туда положила. Но свекровь напирала, что раньше, до Лены, ничего такого не было, а потому понятно, кто взял. Витька, как мог, защищал жену, а под конец просто вытолкал мать из комнаты. Лена пыталась успокоиться, но получалось с трудом. И тогда Витька спросил: «Ну зачем ты взяла этот корвалол?»
Они едва не развелись. Лене было плевать на свекровь – чужой человек по сути, но вопрос мужа восприняла как предательство. Он, что, действительно считает, что Лена воровка?! Ну и пошел тогда на три буквы. Лена открыла шкаф и стала швырять на пол свои вещи. Ее трясло: от обиды, от того, что она сейчас так уязвима.
Витька пытался сгладить конфликт. С одной стороны, он верил Лене, с другой, до него никак не доходило, что родная мать специально все сочинила, чтобы рассорить его с женой. Худо-бедно, но Лена с Витькой помирились. Правда, свекровь перестала разговаривать с Леной, но ту это устраивало. Да и не о чем разговаривать: слишком разные они были.
В Прощеное воскресенье свекровь подошла к Лене, поклонилась и сказала: «Прости меня, пожалуйста». Лена не сразу вспомнила, что нужно отвечать в подобных случаях, – она была далека от церкви: в бога верила постольку-поскольку, а в РПЦ – нет. «Бог простит, и я прощаю», – с запинкой произнесла она. Свекровь обняла за плечи и пытливо заглянула в глаза: «Больше не вредничай».
После рождения Толика они начали общаться. Свекровь обрадовалась рождению внука. Гуляла с ним днем, всегда была на подхвате и постоянно лезла с непрошенными советами. Ей казалось, что у Лены мало молока, а потому ребенка надо докармливать. Лена же считала, что отвар из геркулеса, отжатый через марлю, – совсем не то, что нужно младенцу. И что свекровь со своим мнением безнадежно устарела.
Вскоре родился Дима. И все бы было нормально в совместном существовании, если бы свекровь время от времени не обвиняла Лену в пропаже своих вещей. Всегда это происходило в те моменты, когда Лена расслаблялась и не ждала подвоха. Словно свекровь нуждалась в сильных эмоциях и специально цеплялась к Лене. «Она у тебя энергетический вампир», – догадалась Ленина начальница, Тамара Ивановна.
Однажды это напугало Лену. Свекровь стояла на кухне возле газовой плиты и о чем-то думала. Она погрузилась в себя настолько сильно, что Лене пришлось
В этот раз у свекрови пропали какие-то тряпки, которые она хранила на батарее в своей комнате. Объяснить, что они никак не могли понадобиться, Лена не могла. Да и взять их просто была не в состоянии: целый день на работе. И тут до нее дошло: у свекрови что-то неладное с головой, потому как нормальный человек додуматься до такого не мог. О чем Лена и сообщила Витьке, хотя муж отнесся к новости со скепсисом. А потом у Лены умерла бабушка, которая за год до этого получила квартиру в новом районе по программе реновации. И Лена тут же перебралась в квартиру вместе с Витькой, хотя он уговаривал лучше сдать жилье и получать деньги. Но Лена уже нажилась со свекровью по самое не могу, поэтому доводов супруга слушать не стала. И, как оказалось, зря.
Лена потом не могла понять, как так вышло. Вроде наконец-то съехали от свекрови и можно жить без постоянной оглядки, но все покатилось, словно колесо под гору. Лена искренне радовалась избавлению от «свекрыглы», как она звала мать мужа за глаза. Жить с чужим человеком и так-то не сладко, но находиться бок о бок с теткой, у которой в голове непонятные дрожжи бродят, в разы хуже.
У Лены имелась близкая подруга Татка, матери которой поставили шизофрению. Причем Татка сперва скрывала диагноз матери – стыдилась. Хотя что тут такого? У многих в старости маразмы пышным цветом расцветают, только держись.
Таткина мать Лене в молодости очень нравилась. Инна Павловна была женщиной видной, породистой. С высокими скулами, точеным подбородком и выразительными глазами. Лена обожала ее рассматривать: не женщина, а идеал красоты. Жаль, что Лена далека от него, как пони от арабского скакуна. Да и Татка пошла не в мать, к своему сожалению. А может, к счастью. Потому что Инна Павловна слегка тронулась рассудком, когда умерла ее мать, – Таткина бабушка. В одной рубашке она выбежала на улицу и стала кричать: «Моя мама умерла!», распугивая случайных прохожих.
Сперва болезнь в глаза особо не бросалась, потом Татке с помощью врачей удалось посадить мать на таблетки. Но Инна Павловна считала, что у нее все в порядке, и таблетки выбрасывала. Все произошло в тот день, когда Татка решила запечь утку. Она включила плиту и собралась поставить утятницу, когда Инна Павловна неожиданно подскочила сзади и пихнула дочь в горящую духовку.
Для Татки все закончилось относительно хорошо. Она чудом удержалась и отделалась лишь сгоревшими бровями и ресницами. Ну и волосы спереди слегка опалило. Лена через два дня после произошедшего встретилась с Таткой в кафе, подруга прятала глаза за солнечными очками в форме крыльев бабочки.
– Посмотри на меня, – сказала Татка, – я будто в противогазе, – она сняла очки, и они с Леной начали смеяться, как сумасшедшие.
С тех пор Лена к людям со странностями относилась настороженно и прибабахи собственной свекрови не одобряла.
Вскоре после того случая Инну Павловну поместили в частную клинику, где Татка навещала ее два раза в неделю, таская сумки с готовой едой для матери и деньги для персонала. Клиника обходилась Татке дорого, но мать забирать она не спешила – собственная жизнь дороже. А несколько лет назад Инна Павловна умерла от полиорганной недостаточности, и Лена провела тогда с Таткой весь вечер за бутылкой коньяка, спасая подругу от самобичевания.