Очередное "веселье" или...
Шрифт:
– Поедете в больницу по направлению. Поедете туда, как приехали сюда.
– он протягивает маме листок.
– Меня уверили в поликлинике, что здесь нам помогут. Мы сюда приехали сами, по собственному решению. И я уже звонила в Институт Вредена, там сказали, что спицу могут вытащить только платно, а если бесплатно - ждать очень долго. Пока мы будем ждать и пока до нас дойдёт очередь, мы уже скорее всего успеем съездить в Курган вытащить там все спицы из обеих ног и вернутся в Санкт-Петербург.
– произнесла мама, уже не скрывая своего колючего раздражения.
– Ничем не могу помочь! Вот так же и езжайте в больницу.
– равнодушно пожал плечами мужчина.
Я бросила на него гневный взгляд. Сейчас я очень жалела, что не умею испепелять своим взором, иначе
– Ясно. Спасибо!
– хладнокровно произнесла мама.
Мама убрала направление в больницу в рюкзак, и они вместе с папой осторожно одели мне носок и ботинок зашнуровав его и поставив ногу на подножку. Я морщилась и жмурилась от боли, стараясь не шипеть. Это дома я могу шипеть или даже рычать, чувствуя боль и на людях хватит и того, что жмурюсь и морщусь. Если я плачу на людях, значит боль нестерпима и усталость, которая к ней примешена невыносима, а если я реву на людях, спрятать и возможно даже не пытаясь спрятать слезы и не в силах говорить внятно и громко, значит меня довели до белого каления. Такое, правда, случается очень редко, но если случается, то остаётся в глубине в моей памяти на долгое время, и я долго корю себя за проявление слабины ведь для меня это неприемлемо. Это мой негласный личный закон. Никаких слёз, никакой боли - если её можно терпеть молча. В шесть лет я дала себе слово, которое стараюсь четко выполнять.
Мы вышли из кабинета, но перед этим вежливо холодно и отстранено попрощались с травматологом и его помощницей. У меня возникло острое желание не аккуратно закрыть дверь, а хорошенько ей хлопнуть. Да, я понимаю - это глупое ребячество, но, если бы у меня была такая возможность, я наверняка бы сделала это. Но меня быстро вывезли из кабинета, и папа последним выходя закрыл дверь. Мы молниеносно, на мой взгляд, промчались по узкому коридору и, завернув за угол, остановились около свободной кушетки. Мама опустилась на неё, и мне не нужно было смотреть ей в глаза, чтобы понять - она чувствует тоже, что и я. Сейчас она по эмоциям моё зеркальное отражение. Я испытывала разочарование, злость, досаду и шок. Я находилась прямо напротив двери в гардероб, в двадцати шагах от меня. Папа оперся спиной об стену, его лицо выглядело сейчас сумрачно-хмурым. Мама достала направление и внимательно его осмотрела. Тишину, которая окружала нашу троицу, можно было резать тупым ножом и вязать из неё петли, если бы она, конечно, была бы материальной. Через несколько минут мама её всё-таки нарушила.
– Хм! Он ещё ошибку допустил в направлении.
– я уловила в интонации маминого голоса помимо раздражения и едва заметную нотку презрения.
– Где именно?
– полюбопытствовал папа.
– У Насти первая группа крови, а не вторая.
– ответила мама, бросив на него взгляд искоса.
– А он спрашивал про кровь?
– поинтересовалась я.
Может я в какой-то момент настолько глубоко ушла в свои мысли, что прослушала что-то очень важное. Я судорожно соображала, но мамины слова резко прервали метание моих мыслей.
– Нет! Он вообще ничего не спрашивал.
– развеяла мои сомнения мама.
Ну, это уже слишком! Шок схватил меня за горло, почти овладел мной.
– Пойду-ка я попрошу переделать направление.
– произнесла мама со вздохом, вставая.
– Иди!
– хором откликнулись мы с папой.
Мы с папой остались вдвоём. И я быстро поймала его хмурый взгляд и насколько могла виновато и вымучено
– Папа, прости!
– я опустила взгляд.
– За что?
– в его голосе я почувствовала изумление.
– Ну как же? Вы поехали сюда из-за меня и все безрезультатно! А у вас было столько важных дел! Прости! Ты меня простишь?
– спросила я, подняв глаза на папу.
– Не говори глупостей! Мне не за что тебя прощать! Всё в порядке, котёнок!
– в последней фразе сказанную папой я почувствовала теплоту и нежность.
Я благодарно кивнула. Между нами вновь повисла тишина, но она как мне показалось что перестала клубится черными тучами над нашими головами. Раздались четкие стремительные шаги и через пару минут мы с отцом увидели маму, и она улыбалась, но её глаза были спокойными. Мы пристально смотрели на её.
– Он зол! И хотел все изменить ручкой, но я не позволила.
– горько усмехнулась мама.
Папа покачал головой, а потом поднял глаза к потолку. И это означало что он глубоко шокирован. Но только близкие могли читать его эмоции по жестам.
– Ну, переделал?
– спросила я не терпеливо.
– Конечно!
– воодушевлено ответила мама.
Я хмыкнула. Мама села обратно на кушетку и сложив листок с направлением и убрала его в рюкзак. Потом мама поставила рюкзак около себя и, взяв свой телефон и открыв игрушку, начала в неё играть. Папа последовал её примеру и тоже достал свой мобильный и наверняка зашёл в интернет. Я же прикрыла глаза и несколько раз вздохнула и выдохнула. Где-то через час папа оставил нас и поехал в нашу поликлинику к своим врачам, попросив меня перед этим не унывать и уверено сказал, что всё будет хорошо. Я благодарно ему улыбнулась и пожелала ему удачи. А нам предстояло ещё около часа ждать соц. Такси в здание травматологии ведь мама не знала сколько точно времени займёт извлечение из ноги спицы поэтому она заказала машину с большим временным запасом. Прошло какое время. По коридору кто-то проходил и люди шептались. Мы с мамой тоже обменялись парой малозначительными фраз. Дверь одного кабинета открылась, из него вышел мужчина среднего возраста. Одна его нога была в гипсе до колена. Сам мужчина двигался с помощью костылей.
– Ну и зачем я ложился на стол. Если она не собиралась менять мне гипс.
– ворчливо произнёс он, проходя мимо нас.
Мы с мамой переглянулись и улыбнулись друг другу. Значит я не одна такая, но эта ситуация стала последней каплей в чаше моего терпения. И я начинаю смеяться громко, от всей души и мама быстро подхватывает его, но её смех стремительно обрывается, но я продолжала смеяться, и я ели-ели смогла усмирить свой смех, но через пару минут я вновь начала смеяться. Мама попыталась меня успокоить, но у неё это не получилась. Пару раз у меня выходило замолчать, увы, ненадолго. Я понимала, что на меня смотрят люди, но остановится не могла. Ибо знала прекратить смеяться - значит позволить слезам катиться по щекам. Такое бы я себе очень долго не смогла простить. А так чувство обиды, отчаянья, шока, неверия, досады поглотили меня целиком и эти чувства выходили из меня вместе с истерично-веселым смехом.
Сознание будто разделилось на две части. Одна часть меня пыталась бороться с затопившими душу эмоциями, а вторая ликовала от того что может выплеснуть свои негативные эмоции, что я делаю крайне редко, пусть и даже таким оригинальным способом. Но всё же я попыталась остановиться, сжимала губы и зажимала рот руками, но это мало помогало. В конце концов пришло время выходить на улицу, и я наконец-то смогла более-менее успокоиться. Пока мама одевала мне куртку, на глаза навернулись слёзы. Видимо шок и прочие негативные чувства ещё частично владели моей душой. Я одним усилием воле сумела их сдержать, но мама заметила, что мои глаза наполнились влагой, но её на вопрос, что со мной я лишь отмахнулась. На улице никого не было кроме нас с мамой. Вдруг налетел холодный ветер и ударил мне в лицо, выбивая из меня на несколько секунд воздух, а с ним желание реветь и остатки негативных чувств, но взамен оставляя горечь в душе и звонкую и глубокую как бездну пустоту в сердце. Через несколько минут приехала машина. Дорогу домой я помню смутно. Дома раздевшись легла на кровать. И только прослушав пару песен, я окончательно осознала, что это уже не будет таким радужным, как я его себе представляла в конце прошлого года. А жаль...