Очерки гарнизонной гауптвахты

Шлифовальщик Владимир

До общаг госуниверситета я полушёл-полубежал окраинной улицей — самый короткий путь. Конечно, можно было сделать небольшой крюк и сесть на трамвай (проезд для военных в те времена был бесплатным, а в кармане у меня лежал военный билет, подтверждающий, что я — воин, хоть и одет по гражданке), но в трамвае есть шанс нарваться на училищных офицеров, которые усыпили (как говорят военные, "отбили" от слова "отбой") личный состав, а сами поехали по домам. Я предпочёл не рисковать.

У каждого российского города есть свой облик. Но он заметен лишь в центре. Зато окраины схожи, как близнецы. Я бежал кривыми улочками частного сектора — скопления потемневших

бревенчатых домов, окружённых кривыми заборами, из-за которых отчаянно лаяли злобные волкодавы. Временами частный сектор разбавлялся серыми пятиэтажными "хрущёвками". Единственное приличное здание на весь этот унылый район — дворец культуры телефонного завода, называемый у нас в училище Телефонкой. Во дворце культуры в выходные проводились дискотеки, и самые отчаянные курсанты, переодевшись в гражданское, убегали туда. В училище был свой клуб с дискотеками, но на Телефонке было интереснее, хотя вероятность нарваться на мордобой была практически равна единице — местная гопота страшно не любила нас, вояк. Временами у нас на курсе рассказывали страшные истории о кровавых побоищах на Телефонке.

В то время в городе было три военных училища: наше ракетное (чёрный цвет погон), ВАТУ — среднее военное авиационно-техническое (голубые погоны) и МВД (краснопогонники). Между родами войск всегда существовало соперничество, зачастую превращающееся во вражду. Конечно, и наши курсанты не оставались в стороне от этого грандиозного процесса: встречи в центре города с курсантами других училищ превращались в весёлые кровопролития. Помню даже чудовищную драку между нашими курсантами и эмвэдэшниками на городской студенческой олимпиаде.

С краснопогонниками время от времени заключались стратегические перемирия. С авиатехниками же война шла постоянная, не на жизнь, а на смерть. Может, из-за того, что училище МВД, как и наше, было высшим (выпускались лейтенанты с квалификацией "инженер" и стандартным вузовским дипломом), а ВАТУ было среднетехническим училищем, в нашем понимании что-то вроде ПТУ. Мы ватушников ("ватуханов", как называли их у нас) считали недолейтенантами, недоучками и придумывали про них обидные стишки вроде:

Пассажирский лайнер ТУ

Развалился на лету,

Потому что из ВАТУ

Выпускают х. ету!

Особенно много стычек было в общагах местного фармацевтического института (на жаргоне — фармы), в котором девчат училось процентов девяносто пять. Женский монастырь, как мы называли это заведение. В описываемое время протекторат над фармой держало наше училище. Над госуниверситетом ни одно училище не стремилось установить контроль, поэтому на его территории было спокойно.

Я без приключений добрался до вожделенной общаги. В те времена охраны в большинстве студенческих общежитий не было. Однако проникнуть в Наташину общагу было нелегко: на первом этаже жила комендантша Нателла Вахтанговна, относящаяся к посетителям крайне враждебно. Из окон её жилища прекрасно просматривались подступы к общаге. В такое позднее время посетителей было немного, поэтому ей удавалось встретить каждого и допросить с пристрастием, к кому и с какими целями он проникает на её территорию.

Борьба с нелегальными посещениями не мешала Нателле Вахтанговне заселить половину общежития всякими проходимцами, что в те времена было явлением не таким уж редким. Самый верхний пятый этаж населяли агрессивные кавказцы, этажом ниже жили миролюбивые китайцы. Коридоры "китайского" этажа были сплошь завалены клетчатыми баулами с барахлом, которым они торговали на рынке. Добродушные подданные Поднебесной к студентам относились дружелюбно и, бывало, даже подкармливали в трудные времена. С кавказцами же

регулярно случались стычки. На других этажах заселение нестудентами было "точечное". Например, возле Наташиной комнаты проживал майор милиции азербайджанец Алиев.

Этим вечером слоноподобная Нателла Вахтанговна пила чай, сидя у окна и обозревая входной подъезд подотчётной территории. Звон многочисленных золотых цацек, которыми она была обвешана, казалось, слышался даже на улице. Я присел в кустах недалеко от входа и, дождавшись, пока комендантша отправится наливать себе десятый стакан, быстро прошмыгнул в общагу. Главное, зайти в общежитие и подняться на третий этаж, куда грузная комендантша подняться не могла по причине одышки.

Комнату Наташа делила с Ленкой — простоватой великовозрастной девицей, каждый год меняющей факультеты. Ленка, по-моему, уже сама забыла, на каком факультете она училась в данный момент. Наташина соседка подрабатывала в главном учебном корпусе уборщицей.

Сейчас, помимо Наташи и Ленки, в комнате находился ещё один человек — Ленкин любовник, кандидат геологических наук Павел Абрамович Лунтер в состоянии сильного опьянения. Лунтер лежал на полу, пытаясь найти очки. Галстук его съехал на бок, красивый костюм был, помял помят и облит какими-то помоями. В его русой бороде запуталась закуска, а на великолепном умном лбу красовался фиолетовый здоровенный шишак. Светило отечественной геологии пытался подняться, но каждый раз заваливался на бок.

— А, пушечное мясо! — дружески поприветствовал меня Лунтер. — Пить будешь?

По правде сказать, Павел Абрамович — первый и единственный еврей-алкоголик, которого я встретил за всю свою жизнь. Наверное, он пристрастился к этой вредной привычке во время геологических экспедиций. Лунтер был вообще человек очень странный. Большую часть времени он жил нормальной жизнью: вёл в универе семинары, работал над докторской. У него была семья — красавица жена и двое детей, хорошая квартира в центре города, уважение коллег. Но иногда он срывался, на недели две уходил в запой и переселялся к любовнице Ленке в общагу. Во время запоя Лунтер пропивал все деньги, и пару раз они с Ленкой даже воровали картошку в частном секторе. После запоя он опять возвращался к семье и работе.

Мужик он был очень умный: два высших образования, кандидат наук, прекрасно разбирался в компьютере (в те времена, когда персональные компьютеры были редкостью, это было большим достоинством). В трезвом виде — интереснейший собеседник. Но пьяный он был безобразен. Прошлым летом я сдуру оставил у Наташи в общаге свой пуховик, чтобы не держать его в каптёрке, а Лунтер с Ленкой его благополучно пропили. Для тех, кто не застал девяностые, поясню, что хороший пуховик в те времена стоил приличных денег. Все обычно носили китайские пуховики отвратительнейшего качества, у которых через неделю пух ссыпался вниз. Человек в таком пуховике выглядел забавно: тощие плечи без пуха и толстенный курдюк внизу. У меня же был канадский пуховик, подаренный родителями. Лунтер с Ленкой продали его за две бутылки водки, бутылку пива и шоколадку. Но про меня эта парочка не забыла — пиво мне оставили.

— Замёрз? — спросила Наташа, когда я вошёл.

— Конечно, замёрз! — нетрезво засуетилась Ленка. — Надо для сугреву… По пять капель…

Она бойко разливает израильскую водку "Стопка" со вкусом лимона по разнокалиберным ёмкостям. С неженской силой подхватывает под мышки Лунтера и волочёт его за стол.

— Я не буду пить! — отказываюсь я, расстроенный тем, что Наташа не одна в комнате.

— Чего это? — пьяно обижается Лунтер. — Ты не хочешь выпить со старым евреем?