Очерки и рассказы из старинного быта Польши
Шрифт:
Было уже совсем темно в это время; не без труда перелезал служивый то через гряды, то через рытвины, то через ямы, решительно добираясь до ночлега прямо без малейшего обхода. Вот наконец очутился он перед хатой, постучался в двери и после опроса тоненьким женским голосом: «кто там?» двери отворились.
Бурчимуха вошёл в чистенькую комнатку и увидел перед собой прехорошенькую девушку. Девушка, впустив служивого, опрометью выбежала сама из каморки и позвала отца и мать.
— Гость в дом — Бог в дом, — сказал отец девушки служивому, повторяя, вместо приветствия, старопольскую пословицу. — Рад я,
— Отчего ж? — спросил твёрдым голосом служивый.
— Ходит здесь нечистая сила, — робко сказал хозяин, и при этих словах муж и жена проговорили набожно: «Езус-Мария!»
— Трусы вы, трусы! — сказал презрительно капрал, покачивая головою и посматривая пристально на хозяйскую дочь.
Посмотреть на неё стоило. Кася (уменьшительное имя от Катерины) была девушка лет восемнадцати; прямоте и стройности её стана могли позавидовать любые красавицы Варшавы и Кракова; густая, крепко заплетённая коса высоким бугорком поднималась над тёмными волосами; на смуглом лице Каси пробивался яркий румянец, на щеках её были ямочки, а глазки блестели, как блестят два огонька в бессарабской степи, когда их разведут там в тёмную осеннюю ночь кочевые цыгане около своего табора.
«Славная девушка, — думал про себя служивый, — а кому-то она достанется? стар я для неё, да и грудь-то у меня навылет прострелена пулей».
Покуда так думал служивый, хозяин, хозяйка и их дочь суетились, готовя для прохожего горелку, тютюн и варёную печёнку. Разговаривая с добрыми хозяевами о местном ксёндзе, о ярмарке, о костёле, о том и другом, капрал попивал горелку, покуривал трубку и закусывал печёнкой.
Но вот пора и спать; уже долетел до хаты глухой бой одиннадцати часов на костёльной колокольне. Сжалось сердце добрых хозяев, когда они, пожелав Бурчимухе приятного сна, пошли спать, оставив завернувшего к ним прохожего в добычу нечистой силе. Одна только Кася улыбнулась лукаво, проговорив скороговоркой капралу: «Покойная ночь!»
— Вздор, — сказал Бурчимуха, оставшись один в страшной комнате, — вздор! скорей я поймаю чёрта за чупрун, нежели он схватит меня за ус, — и при этом старый служивый, с горделивой осанкой, покрутил свой седой ус, доходивший до самого плеча.
Затем он налил себе порядочный шкалик горелки; выпил один, выпил другой, выпил и третий, закурил трубку и, положив подле себя толстую дорожную палку, стал поджидать нечистой силы.
Вот опять послышался бой костёльных часов. Они ударили полночь. За каждым медленным их ударом, капрал спешил выпивать по шкалику горелки. При последнем ударе часов, Бурчимухе показалось, что вместо одного шкалика — стоят на столе два, вместо одной свечки — горят две, и наконец вместо одной трубки — у него изо рту торчат две.
— Так вот где она, эта дьявольская сила! — крикнул громко служивый, швырнув с размаха о пол опорожнённую им стеклянную фляжку. Звонко задребезжали на полу разбитые куски стекла; но ещё не кончилось их дребезжание, как вдруг за дверями послышался явственный звон цепей. Двери распахнулись, и в комнату вошло какое-то чёрное страшилище с оковами на руках.
Капрал не струсил, он даже не выпустил трубки
— Кто ты такой, приятель? — грозно спросил капрал, держа нечистого за чуб и замахиваясь на него палкой.
— Я… я… работник в здешнем доме, — отвечало привидение, дрожа всем телом, — имя мне Блажек; я крепко люблю Касю, и она не смотрит на меня искоса, да вся беда наша в том, что отец и мать не хотят её за меня выдать…
— Ну, так что ж? — перебил Бурчимуха.
— Так вот я, — продолжал оправляясь Блажек, — и шляюсь так, как ты меня теперь видишь, каждую ночь, и кричу что есть силы: «не дам вам ни покоя, ни отдыха, пока не выдадите вы Касю за Блажека!»
Служивый выпустил из своей руки чуб Блажека.
— Эту чёрную накидку с серебряным крестом на спине, — продолжал чистосердечно Блажек, — дал мне костёльный сторож; ей накрывают в костёле покойников, а цепи я отбил от плуга. Вот всё что могу сказать вам, вельможный пан, — добавил Блажек, — только не выдавайте меня хозяину, а лучше всего устройте дело так, чтоб Кася была моей женой.
Служивый стал ходить по комнате мерными шагами, потирая себе лоб.
— Если вельможный пан сделает мне это, — заговорил снова Блажек, — то он может приходить ко мне и к Касе во всякое время и пить у нас горелку, сколько его душе будет угодно.
— Славно! — крикнул Бурчимуха, — иди теперь с Богом, а завтра увидимся.
Блажек чуть не повалился капралу в ноги перед своим уходом, а Бурчимуха разлёгся на скамейке и захрапел, подумав однако наперёд о том, как он лихо будет пить на даровщину.
Только что забрезжилось утро, как хозяйка и хозяин заговорили между собой о капрале.
— Нужно будет, — сказала печально хозяйка, — послать заказать гроб, да попросить отца плебана со святой водой: верно нашего гостя уж задушила нечистая сила.
— Вечный покой его душе, — отвечал заунывным голосом хозяин, — охота же ему была самому искать смерти! На то впрочем и родятся военные люди, — добавил он, махнув рукой.
Медленным шагом и с сильным замиранием сердца поплелись хозяева к той комнате, где они оставили ночевать капрала.
— Всякое дыхание да хвалит Господа!.. — крикнули в один голос испуганный муж и жена, увидев шедшего к ним навстречу Бурчимуху, и уж хотели бежать от него в запуски, как колени у них подкосились от страху, и они остановились на одном месте, будто вкопанные.
— Да, да, хозяева, плохо у вас в хате, — заговорил зловещим голосом капрал, — помучился я было в нынешнюю ночь; хорошо ещё, что я наткнулся на такого же служивого, какой я сам.
С ужасом начали хозяева расспрашивать Бурчимуху о том, что с ним было в продолжение ночи.
Прежде всего он потребовал себе горелки, а потом рассказал, что в хате хозяев поселился покойный прадед хозяина, который согрешил перед прадедом Блажека, и который теперь за это не может иметь покоя на том свете, до тех пор, пока правнучка его не выйдет замуж за Блажека.