Очерки истории российской внешней разведки. Том 3
Шрифт:
Я был вызван к наркому. Начальник нашей разведки доложил план: направить меня в Антверпен, где я вступаю в бельгийскую фашистскую партию, оттуда еду в Голландскую Индию, покупаю там плантацию или торговое дело, оттуда в Южную Америку, где в Сан-Пауло у гитлеровцев имеется большой центр. Там я перевожусь из бельгийской в немецкую фашистскую партию. Выдвигаюсь как фанатик-активист. Перебираюсь в Германию и остаюсь там на все время войны как наш разведчик, работающий в Генеральном штабе рейхсвера. Нарком взял синий карандаш и поперек доклада написал: «Утверждаю». Вышел из-за стола. Сказал: «Ни пуха ни пера! Родина и Сталин вас не забудут! Мы даем вам в руки лучшую разведывательную нить, которую сейчас имеем. Цените это! Будьте достойны такого доверия!» Обнял, трижды
Я открыл новую страницу блокнота.
— С нетерпением слушаю, Дмитрий Александрович!
Но мой собеседник расхохотался.
— Видите гору папок? Замечаете, что девушки уже не уходят и мнутся у двери? У меня было полтора десятка паспортов, столько же масок и множество приключений — всего не расскажешь. Нам пора закругляться.
— Так по крайней мере добавьте несколько слов о вечере, когда штурмбанфюрер…
— Нет, это большая, серьезная и длинная история, и мять ее не следует — жалко! На сегодня довольно! Благодарю за внимание. Я хочу написать три книги о пережитом. Первая уже написана, в рукописи она условно называется «Грозовой рассвет над Африкой». Третья тоже готова. Условно ее назвал «Возмездие». Но вот вторая, под названием «Неприкаянная любовь», пока только обдумывается. Она служит мостом к третьей, и я не могу начать писать ее, пока окончательно не уточню несколько деталей текста первой книги. Когда-нибудь прочтете все три — узнаете много необыкновенного.
Мы поднялись.
— Вы, Дмитрий Александрович, конечно, старый член партии?
— Нет, я беспартийный. Один из тех, кого в те годы называли беспартийными большевиками.
— Но псевдоним себе вы придумали очень удачно!
— Нет, Быстролётов — это настоящая фамилия матери. Она была кубанской казачкой.
— А кто был отец?
— Граф Александр Николаевич Толстой.
Мы помолчали.
— И последний вопрос: как бы вы советовали назвать репортаж о встрече с вами?
— Именем главного героя моего рассказа!»
Выезд за границу не состоялся: по показаниям арестованных сотрудников ГУГБ НКВД Быстролётов попал под подозрение, в феврале 1938 года его отстранили от работы, в сентябре арестовали. В процессе следствия под жестким давлением Быстролётов оговорил себя, о чем заявил на суде. Суд не принял во внимание его заявление и признал виновным в связи с антисоветской террористической организацией и иностранными разведками, осудив на 20 лет исправительно-трудовых лагерей.
В 1954 году Быстролётова по болезни освободили от отбытия заключения, в 1956 году реабилитировали. Заключение не озлобило его. Когда Быстролётова спрашивали, не жалеет ли он, что пошел в разведку, он отвечал: «С работой в разведке связаны лучшие годы моей жизни, я готов вновь ее прожить так же еще раз».
Дмитрий Быстролётов занимался переводческой и литературной деятельностью, в 1973 году по его сценарию был создан художественный фильм «Человек в штатском».
Скончался Д.А. Быстролётов 3 мая 1975 года, похоронен на Хованском кладбище города Москвы.
23. ШОН
Летом 1937 года нарком внутренних дел СССР и начальник внешней разведки были приглашены для очередного доклада в Кремль. Сталин внимательно выслушал информацию о повседневных делах ІЇНО, о полученных агентурным путем документах и, заканчивая беседу, как бы вскользь поинтересовался вопросами подготовки кадров для разведки.
Через несколько дней в ЦК ВКП(б) разведкой была представлена записка. В ней обосновывалось предложение об организации Школы особого назначения (ШОН) для подготовки разведчиков числом до 30 человек. Бюджет Школы (1,5 млн рублей) включал расходы на устройство быта курсантов, их пансионное содержание и оплату профессорско-преподавательского состава. По тем временам это была большая сумма, и руководители разведки, зная о дефиците госбюджета, не очень-то рассчитывали на получение ее сполна.
Каково же было удивление руководителя разведки, когда, вскрыв принесенный спецкурьером пакет из Кремля, он увидел на
И.В. Сталин считал важным, чтобы «бойцы невидимого фронта» были надежно засекречены и на время годичной учебы в ШОН исчезли из поля зрения и родных, и знакомых.
3 октября 1938 г. нарком внутренних дел издал приказ о создании ШОН, и разведчики получили в Подмосковье пять объектов (деревенских домов), скрытых от взоров непосвященных в глухих лесных массивах. Скромный фасад традиционных подмосковных дач того времени с лихвой компенсировался внутренним убранством комнат для курсантов. В помещениях были ковры, стояла удобная красивая мебель, на стенах висели со вкусом подобранные картины, на кроватях — отличное белье и дорогие покрывала. И все это было подготовлено для молодых людей, еще вчера работавших на заводах, в колхозах, служивших в армии. Со специальными разведывательными предметами, такими как радиотехника, шифровальное дело, приобретение и поддержание связи с агентурой, соседствовали общеобразовательные дисциплины: русский язык, литература и география. Большую часть учебного времени занимало изучение иностранных языков. На первых порах их было девять. На кафедре «Восток» курсанты изучали японский, китайский, персидский и турецкий, на кафедре «Запад» — английский, немецкий, испанский, французский и итальянский языки. Знание иностранного языка еще не гарантировало пропуска в «высшее общество», поэтому курсантов обучали хорошим манерам, дипломатическому этикету, прививали вкус и умение красиво и модно одеваться.
Языкам, манерам курсантов учили иностранцы — бывшие политические эмигранты, разведывательные дисциплины преподавали профессионалы-практики ИНО, а гуманитарные предметы — лучшие профессора и специалисты московских вузов. Например, лекции по международным отношениям читал бывший участник Генуэзской конференции посол Б.Е. Штерн, экономическую географию капиталистических государств — побывавший во многих странах мира А.А. Крейн. Он же был организатором музыкальных вечеров, поскольку по праву считался музыковедом-любителем и довольно известным тогда композитором. К преподаванию постоянно привлекались академики А.А. Губер, А.М. Деборин, И.М. Майский и другие специалисты.
Интеллектуальный багаж, приобретенный в Школе, мог служить прекрасной «визитной карточкой» выпускников: с ними было интересно общаться, дружить, лестно пользоваться их вниманием и доверять им сведения, которые никогда бы не были доверены людям иного склада и воспитания.
Первым начальником Школы был назначен Владимир Харитонович Шармазанашвили, грузин, родившийся в Северной Осетии, в Дзауджикау (Владикавказ). Ровесник века, он в 18 лет вступил в ряды Красной Армии, а в 1921 году его направили на работу в органы госбезопасности. Тяга к знаниям привела его в Московский институт внешней торговли, где он изучил немецкий и французский языки. У него не было за плечами большого опыта разведывательной работы, но хорошая подготовка, знание двух иностранных языков, а главное — хорошие организаторские способности, видимо, предопределили выбор руководства НКВД при отборе кандидатуры на пост начальника ШОН. Как вспоминали выпускники первого набора, Владимир Харитонович был «замечательный грузин, общительный, всегда оптимистично настроенный и по натуре — демократ».
Заместителем Шармазанашвили и начальником учебной части ШОН был Н.Ф. Крупенников, сведений о котором, к сожалению, сохранилось мало. Известно лишь, что он с высоким чувством ответственности относился к порученному делу и старался, преодолевая огромные трудности начального периода, организовать учебный процесс. Ему это удавалось. А трудностей было действительно необычайно много. Начать хотя бы с того, что в Школе еще не было штатных преподавателей спецдисциплин, как не было и соответствующих кафедр. Профессиональная подготовка осуществлялась оперативными работниками центрального аппарата внешней разведки, за плечами которых были годы напряженной и результативной деятельности за границей.