Очерки Лондона

Диккенс Чарльз

Вслдъ за этимъ молодымъ человкомъ, быть можетъ, вы замчали худощаваго блднаго мужчину, съ весьма длиннымъ лицомъ, въ истертой до лоска пар чернаго платья, задумчиво постукивающимъ камышевою тростью ту часть своихъ сапоговъ, которая нкогда носила названіе "высокихъ каблуковъ". Замтьте, что этотъ мужчина принимаетъ на себя самыя

трудныя роли, какъ-то: попечительныхъ отцовъ, великодушныхъ лакеевъ, почтенныхъ куратовъ, фермеровъ и такъ дале.

Мимоходомъ, сказавъ объ отцахъ, мы должны упомянуть о нашемъ всегдашнемъ желаніи увидть пьесу, въ которой вс дйствующія лица были бы круглыми сиротами. А то почти въ каждой пьес непремнно явится отецъ и всегда длаетъ герою или героин длинное объясненіе о томъ, что происходило до поднятія занавса, и обыкновенно начинаетъ такимъ образомъ!

"Вотъ уже прошло девятьнадцать лтъ, мое безцнное дитя, съ тхъ поръ, какъ покойная твоя мать (при этомъ голосъ стараго родителя дрожитъ отъ сильнаго душевнаго волненія) поручила тебя моему попеченію. Ты былъ (или была) тогда еще невиннымъ ребенкомъ", и проч. и проч.

Или вдругъ онъ открываетъ, что тотъ, съ кмъ онъ находился въ постоянныхъ сношеніяхъ въ теченіе трехъ длинныхъ дйствій, оказывается его роднымъ дтищемъ. При этомъ неожиданномъ открытіи онъ длаетъ самыя патетичныя восклицанія:

— Ажъ, Боже мой! что я вижу! Этотъ браслетъ! эта улыбка! эти документы! эти глаза! — Могу ли я врить своимъ чувствамъ? не ошибаюсь ля я? О, нтъ! это ясно, это такъ и быть должно! — Да, да! это мое дитя, мое безцнное дитя!

— Мой отецъ! восклицаетъ новооткрытое дитя. Оба падаютъ въ объятія другъ друга и поглядываютъ черезъ плечо, какое дйствіе произведи они на публику. Разумется, самое сильное, потому что публика три раза принимается рукоплескать.

Но пора оставить наше отступленіе, которое мы сдлали потому, чтобы объяснить читателю, къ какому классу принаддежатъ люди, которые толпятся у подъздовъ

дешевыхъ театровъ. У цирка Астли ихъ всегда бываетъ боле, нежели въ другихъ мстахъ. Тутъ вы всегда увидите двухъ или трехъ оборванцевъ-джентльменовъ, въ пестрыхъ шейныхъ платкахъ, въ жолто-блдныхъ рубашкахъ, съ узелкомъ подъ мышкой, въ которомъ хранятся тоненькіе башмаки для сцены, завернутые въ лоскутокъ старой газеты. Нсколько лтъ тому назадъ, мы имли привычку разиня ротъ смотрть на этихъ людей, — смотрть на нихъ съ чувствомъ таинственнаго любопытства, одно воспоминаніе о которомъ вызываетъ улыбку на наше лицо. Мы ни подъ какимъ видомъ не ршились бы поврить тогда, что эти созданія, окруженныя блескомъ мишуры и сіяніемъ газа, одтыя въ блоснжныя туники и голубые шарфы, — созданія, которыя каждый вечеръ порхали передъ нами на прекрасныхъ лошадяхъ, среди громкихъ звуковъ оркестра и искуственныхъ цвтовъ, могли быть т же самыя блдныя, изнуренныя существа которыхъ мы усматривали днемъ.

Мы съ трудомъ вримъ этому даже и теперь. О низшемъ класс актеровъ мы уже имемъ нкоторое понятіе и находимъ, что не нужно много утруждать наше воображеніе для того, чтобы въ лиц подозрительнаго человка представить себ исполнителя ничтожныхъ ролей, въ трактирномъ оратор — комическаго пвца, въ пьяниц и буян — трагика; но есть изъ нихъ и такія таинственныя существа, которыя никогда не выходятъ изъ предловъ цирка, которыхъ нигд не увидите, какъ только на сцен. За исключеніемъ Дукро, котораго ни подъ какимъ видомъ нельзя причислить къ классу этихъ людей, кто можетъ похвастать знакомствомъ съ наздниками цирка Астли, или кто можетъ сказать, что видалъ ихъ гд нибудь за предлами цирка? Неужели и почтенный другъ нашъ ршится показаться въ изношенномъ плать или надть на себя обыкновенный костюмъ, не подбитый ватой? нтъ! этого быть не можетъ! Мы не можемъ…. мы даже не хотимъ и врить этому.