Очерки уголовного мира царской России. Книга 3
Шрифт:
– Ваша правда, г. начальник! Что я буду в самом деле скрывать?
Мне и самому показалось, что тут дело не совсем чисто.
Ежели можете - защитите; но Христом Богом молю - не выдавайте, а я все, все по совести расскажу. Вчерашний день меня арестовали в "Вене" какой-то жандармский офицер с двумя солдатами и одним вольным человеком. Посадили в машину и отвезли в Скатертный переулок, как сказали мне, в охранное отделение.
Номера дома не помню, но на вид признаю. Поднялись мы на третий этаж. Там меня сейчас же обыскали и отобрали бумажник; в нем была пятитысячная рента, на 300 рублей денег. Бумажник с деньгами
Вхожу: большая комната, посередине письменный стол, заваленный бумагами, а за ним господин в штатском платье. Я остановился. Он даже не взглянул на меня, а продолжал что-то быстро писать. Прошло этак минут десять. В кабинет вошел жандармский офицер и положил на стол огромный портфель и передал какую-то бумагу- Начальник пробежал ее глазами и говорит: "Я сейчас распоряжусь". Затем взял телефонную трубку, назвал какой то номер. "Это вы, Савельев?
– говорит начальник охранного отделения.
– Немедленно берите людей и арестуйте Петровского и, пожалуйста, поживее!" Наконец, он поднял голову и обратился ко мне: "Так вот ты какой гусь! Давно мы за тобой следим да в старом твоем разбираемся. Ну теперь полно! Погулял - и будет!
Давно пора под замок".
– Помилуйте, г. начальник, - взмолился я.
– Да за что же это? Я живу, слава Богу, смирно, по-хорошему, зла никому не делаю. За что же меня под замок?
– Ну брось дурака валять да невинность разыгрывать!
– крикнул он мне.
– А "гуслицкие дела" забыл?
Я так и обмер.
– А что это за "гуслицкие дела"?
– спросил я у Бородина самым невинным тоном.
– Да что уж тут таить, г. начальник! Случилось это лет 25 тому назад. Был я тогда еще мальчишкой и сбили меня с толку фальшивомонетчики, выделывавшие деньги в селе Гуслицы. За это я отбыл наказание и с той поры живу по-честному. Как вспомнили мне про гуслицкие деньги, вижу, дело плохо! Начальник приказал принести мой бумажник, сорвал с него печати, вынул билет и деньги и говорит:
– Много к твоим рукам прилипло гуслицких денег, да черт с тобой! Тут у нас завелось благотворительное дело, и деньги нужны, а их нет. Предлагаю тебе следующее: я под эти 5 тысяч освобождаю тебя до послезавтра с тем, чтобы к 2 часам дня ты доставил сюда же 5000 рублей. Принесешь, - я отпущу тебя на все четыре стороны; не принесешь, - пеняй на себя! Ты будешь немедленно арестован и выслан в 24 часа из Москвы в Нарымский край доить тюленей".
С этими словами начальник отпустил меня, оставив, однако, у себя ренту и три сотенных билета.
– Вот что!
– сказал я Бородину.
– Идите с моим агентом и укажите в Скатертном переулке дом, куда вас возили, а завтра в 11 часов утра приходите опять ко мне.
Бородин указал дом, и мы навели у дворников справку о жильцах 3-го этажа. Они оказались людьми смирными, не внушающими подозрений. Узнали мы и N телефона квартиры. Но что же было делать дальше? Нагрянуть с неожиданным обыском - мне не хотелось, так как мошенников могло случайно и не оказаться дома.
Взятая у Бородина рента могла быть тоже унесена, да, наконец, Бородин и не помнил номера своего билета, следовательно,
Через несколько часов по установлению наблюдения прибегает один из агентов и докладывает, что из квартиры 3-го этажа вышел Василий Гилевич, хорошо известный нам по ряду мелких мошенничеств.
Василий был родным братом Андрея Гилевича, убийцы студента Прилуцкого, громкое дело которого я уже описал в одном из предыдущих очерков. Очевидно, Бородина шантажировал этот "достойный" представитель не менее "достойной" семейки.
Я пригласил к себе в кабинет стенографа и дворника в качестве будущих свидетелей и усадил их к отводным трубкам моего телефона. Когда явился Бородин, я побеседовал с ним минут десять, стараясь уловить его манеру говорить, его язык, интонации голоса и т. п. После чего заявил ему: сидите смирно и слушайте!
Агент-стенограф, сидевший у одной из отводных трубок, приготовил лист бумаги и карандаши; дворник деликатно взял свою отводную трубку двумя "пальчиками". Когда все было готово, я подошел к аппарату.
– Барышня, дайте N такой-то!
– Готово!
В трубке послышался женский голос:
– Я вас слушаю...
– Нельзя ли попросить к телефону господина начальника?
– Хорошо, сейчас!
Вскоре раздался мужской голос:
– Алло, я вас слушаю!
– Это вы, господин начальник?
– Гм... Кто говорит?
– Это я, Иван Прохоров Бородин, которому вы сегодня приказали явиться.
– Ну что, мошенник, деньги готовы?
– Не серчайте на меня, г. начальник! Ей-Богу, к двум часам не достать, обещаны они мне в четыре. Вот я и звоню. Уж вы позвольте мне опоздать на два часа, ранее никак не справиться! Ведь 5 тысяч - капитал, его сразу не соберешь!
– Ах ты, растяпа! Ах ты, сонная тетеря! Ну черт с тобой! Но помни что если в четыре не явишься - в 24 часа вылетишь из Москвы. А откуда ты телефон мой узнал? Разве на станции сообщают номер охранного отделения (и в голосе его послышалась тревога)?
– Никак нет, г. начальник! Я третьего дня, стоя у вашего стола, покуда вы писали, приметил N вашего телефона, стоящего на столе.
– Ну ладно, проваливай! И помни: в 24 часа!
Затем послышалось глухо: "Ротмистр, установите опять немедленно наблюдение за Бородиным!" После чего трубка была повешена.
– Вы успели все записать?
– спросил я своего агента-стенографа.
– Так точно, все.
– А ты все слышал?
– спросил я у дворника.
– Известное дело, - все! А только, г. начальник, я понимаю, что тут без убивства не обойтиться!
– отвечал глубокомысленно дворник.
– Ну и понимай на здоровье!
– сказал я смеясь.
Бородин, наблюдавший всю эту сцену, сидел ни жив ни мертв.
В нем, видимо, боролись разнородные чувства. С одной стороны, еще прочно сидел страх перед грозным начальником охранного отделения, с другой, - он видел, что во мне нет и тени сомнения в наличности мошенничества; вместе с тем ему думалось, а что, если начальник сыскной полиции ошибается? Всю эту сложную гамму переживаний я прочел на его взволнованном красном лице.