Очерки уголовного мира царской России. Книга 3
Шрифт:
Все эти соображения заставили меня отказаться от мысли о немедленном аресте последнего, и я стал изобретать повод к поездке в Варшаву. В этом отношении мне помог все тот же арестованный коллекционер.
– Ничего не может быть проще!
– сказал он.
– Зильберштейн не раз предлагал мне в письмах приехать в Варшаву для обсуждения какого-то нового и весьма прибыльного дела. Я подозреваю, по его намекам, что речь идет о распространении подчищенных гербовых марок.
– Зильберштейн вас никогда не видел?
– Нет.
–
Е. согласился исполнить это требование, но сказал:
– Вы видите, г. начальник, что я не только покаялся в преступлении, но и готов всячески содействовать раскрытию всего дела.
Будьте добры, освободите меня, я истосковался по дому!
Я был в затруднительном положении и решил посоветоваться с прокурором суда Арнольди.
– Не знаю, что и посоветовать вам, - сказал он мне.
– При освобождении Е. он может бежать или испортить вам дело. Впрочем, делайте как хотите, Аркадий Францевич. Вам виднее.
– Я освобожу вас до суда, - сказал я Е., - но приставлю к вам двух агентов, несущих денно и нощно дежурство при вас.
– Помилуйте! Для чего эти предосторожности?
– Нет, уж вы извините, но они необходимы.
– Ну, что же, пусть будет так!
Дня через три Е. написал Зильберштейну до востребования. В этом письме он изъявлял согласие на переговоры о выгодном деле, но заявлял, что сам выехать не может, а готов прислать родного брата, каковому доверяет, как самому себе. Вскоре пришел ответ от Зильберштейна с подробным указанием дня, часа и места встречи.
Для свидания Зильберштейн выбрал Саксонский сад и скамейку как раз против входа в летний театр. Для большей точности он просил г. Е. держать в руках местную русскую газету "Варшавский дневник". Е. тотчас же написал о приемлемости времени и места, и я стал собираться в путь. К назначенному сроку я с двумя агентами выехал в Варшаву.
В условленный час я был в Саксонском саду на указанной скамейке и внимательно прочитывал широко развернутый "Варшавский дневник". Кругом меня никого не было, если не считать какой-то толстой еврейки с младенцем, сидящей напротив. Прошло полчаса - никого. Прошел час - никого. Я собрался было сокрушенно уходить, полагая, что нечто совершенно непредвиденное задержало или напугало Зильберштейна. Как вдруг моя еврейка перешла площадку и подсела ко мне. Немного помолчав, она с обворожительной улыбкой спросила меня:
– Скажите, мосье, вы русский?
– Русский.
– Уй! Люблю я русских, хороший, щедрый народ!
Я поклонился.
– Вы живете в Варшаве или приезжий?
– Приезжий, сударыня.
– Я так и думала! Вы не похожи на варшавянина. Вы из Петербурга?
– Нет, я из Москвы.
– Из Москвы?!
– как бы удивленно улыбнулась она и, тотчас же прильнув к моему уху, прошептала: - Ну, так
Она повела меня на Трембацкую улицу, подвела к какому-то небольшому кафе и указала на столик у самого зеркального окна.
За ним сидел еврей, лет 40, рыжеватый, довольно прилично одетый.
Он взглянул на нас через окно и улыбнулся моей провожатой.
Я вошел в кафе и направился к Зильберштейну. Он приподнялся навстречу, и мы молча пожали друг другу руки. Сели.
– Мне очень приятно познакомиться с таким хорошим человеком!
Мы так хорошо работали вместе, вы всегда так аккуратно платили, словом, делать с вами гешефты - одно удовольствие!
Я улыбнулся:
– Да, собственно, вы работали не со мной, а с моим братом. Но это, конечно, все равно.
– Ну, и какая же разница? Ваш брат нам писал, что приедете вы, и я прекрасно знаю, что вы не господин Е., а его брат. Ну, не все ли равно?
– Положим, и моя фамилия Е., но, конечно, я лишь брат вашего покупателя, - и для большей достоверности я вытащил паспорт и раскрыл его перед Зильберштейном.
– Зачем мне ваш паспорт? Разве я сразу не вижу, с кем имею дело?
– Тем не менее он запустил глаза в документ.
– Знаете, господин Е., раньше чем разговаривать о делах, выпьем по келишку? Ну?
– Хорошо бы позавтракать сначала, я голоден.
– Можно и позавтракать! Отчего нам не позавтракать?
– Да, но здесь как-то неуютно! Пойдемте в какой-нибудь ресторан почище!
– Видно, господин Е., ЧТО вы настоящий аристократ, работаете, так сказать, на широкую ногу!
– и Зильберштейн восхищенно на меня взглянул.
– Да, слава Богу, пожаловаться не могу, обороты хорошие делаю!
– Ну, так знаете, что я вам скажу? Если мы договоримся, вы - миллионер! Поверьте слову Янкеля Зильберштейна!
– Ладно, ладно! Об этом после, г. Зильберштейн, а теперь бы поесть!
– Идемте, идемте, господин Е.! Я тут недалеко такой ресторан знаю, что останетесь довольны: такие фляки, такие зразы, такой Цомбер подают, что сам г. Ротшильд не забракует!
Зильберштейн привел меня в довольно приличный ресторан.
Выпили мы с ним рюмки по три старки, и мой еврей размяк.
– Какой вы симпатичный и компанионный человек! С вами так приятно иметь дело!
– восклицал он поминутно.
Мы принялись за завтрак.
– Знаете, г. Е., я такое, такое дело хочу вам предложить, что если до сих пор мы зарабатывали копейки, то на новомгешефте будем зарабатывать рубли!
– Да, вы в одном из ваших писем намекали; я хорошенько не уверен, но мне показалось, что вы имеете в виду гербовые марки?
– Юдишер копф!
– восхищенно воскликнул Зильберштейн.
– Да, я именно об этом и "намекивал". Вы только подумайте, разница-то какая! Пятирублевые, десятирублевые, наконец, Боже ты мой, сорокарублевые марки! Вы понимаете меня?