Очерки уголовного мира царской России
Шрифт:
Его высочество высок, худ, строен. Для большей простоты и неузнаваемости он приедет на паровой конке и выйдет у Соломенной Сторожки, после чего изволит направиться пешком в парк. Для лучшего соблюдения тайны не сообщайте ничего вашему ближайшему начальству, а градоначальника я предупрежу лично.
– Слушаю, ваше превосходительство, все будет исполнено!
– послышался ответ пристава, и я отошел от телефона. После этого разговора меня охватила робость: уж не плюнуть ли на это дело?
Но любопытство и озорство взяли верх, и на следующий день ровно в два часа я подъезжал в конке к Соломенной
Впрочем, был случай, что один из городовых козырнул было, но, спохватившись, быстро отдернул руку и глупо затоптался на месте.
Пристав, словно тень Гамлета, преследовал меня по пятам: я слы шал за своей спиной почтительное сопение, я останавливался - и шаги за мной замирали, когда же я оборачивался, то пара бессмысленных глаз в меня впивалась, и пристав, замерев на месте, вытягивался в струнку. Таким образом, мы прошествовали до парка.
Здесь, подойдя к пруду и увидя несколько привязанных лодок, мне страшно захотелось покататься. Денег же у меня, г. начальник, ровно на конку. Поколебавшись, я обернулся и поманил к себе пальчиком пристава. Саженными шагами подбежал он ко мне и вытянулся.
– Ах, Бога ради, г. пристав, опустите руку, не надо парадов, - сказал я.
– Сегодня я для вас частный человек. Скажите, как быть? Я хотел бы покататься в лодке?
– Господи, ваше императорское высочество! Да только прикажите, - я сочту за величайшую честь лично покатать вас!
– засуетился он.
– Ну, что же, пожалуйста! Благодарю вас.
И вот мой пристав, сдернув перчатки, уселся за весла. Ну, тут уж я над ним поизмывался, господин начальник! Солнце печет, весла тяжелые, пристав в мундире. Эдак я проманежил его часа два и прекратил катание, серьезно опасаясь апоплексического для него удара. В конце прогулки я выразил свою "высочайшую" волю:
– Скажите, г. пристав, не имеется ли здесь поблизости порядочного ресторана? Я проголодался и хотелось бы поесть?
– Нет, ваше императорское высочество, ресторанов приличных здесь нет, но... но... Нет, впрочем, я не смею! Это была бы для меня чересчур большая честь!...
– Ничего, ничего, не стесняйтесь, говорите, в чем дело?
– поощрял я его.
– Ваше императорское высочество! Если бы вы соблаговолили осчастливить меня и мою семью своим высоким посещением и не побрезговали бы у меня откушать - это было бы для меня таким, таким счастьем!!
– Ну, что же, вы очень любезны, благодарю вас, я охотно принимаю ваше предложение.
Лицо пристава расплылось в счастливую улыбку.
– Премного-премного благодарен вашему императорскому высочеству!
– и, причалив к берегу, он почтительно высадил меня из лодки. Он как-то свистнул, и из-под земли, вернее, - из-за ближайших деревьев, высыпало несколько полицейских чинов. Он шепнул им что-то на ухо, и городовые и околоточные пустились как ошалелые в разные
– Ваше императорское высочество, - сказал мне пристав, - извольте осмотреть местный музей, а через полчасика завтрак будет готов.
И действительно, когда я, побродив по музею, явился к нему минут через сорок, то застал стол, уставленный яствами. Ну, и закатил же мне пристав пир! Давно я, г. начальник, так не едал и не пивал! Встречу мне закатили просто фу-ты ну-ты: приставша в бальном декольтированном платье, он в мундире при орденах, детишки вымыты и расчесаны. Не успел я перешагнуть порог прихожей, как граммофон заиграл "Боже, царя храни". Я шел по комнатам и милостиво кивал наспех набранной прислуге. Наконец, мы уселись за стол. Пристав долго не соглашался сесть, но в конце концов подчинялся моим настояниям. Сначала я чувствовал себя преглупо: мне смотрели в рот, стремясь предугадать мое малейшее желание, но несколько рюмок водки сделали свое дело, и атмосфера стала менее напряженной.
Приставша, кстати сказать, - препикантная брюнетка, вначале робевшая, выпив несколько бокалов шампанского, вспомнила, видимо, о своих женских чарах и не без жеманства принялась беседовать.
Темой своего разговора она выбрала стихи августейшего поэта К. Р.
– моего "царственного родителя", по ее выражению.
Я почувствовал себя отвратительно, так как в поэзии вообще ничего не смыслю, а стихов К. Р. не знаю вовсе. К счастью, выручил пристав. Ему пришла в голову мысль провозгласить тост. Ну, и загнул же он, г. начальник, нечто исторически витиеватое! Начал с призвания Романовых, скользнул по Петру Великому, вспомнил и Отечественную войну, и крамольное восстание декабристов в царствование моего "державного венценосного прадеда", и о заслугах на Кавказе "моего деда, блаженной памяти великого князя Константина Николаевича" и пр., и пр., и пр. Я поразился было глубине его познаний, впрочем, университетский значок на его мундире объяснял несколько обширность этих исторических сведений.
По мере того как опустошались бутылки, я все более и более входил в свою роль и к концу завтрака я и на самом деле чуть не вообразил себя императорской особой. Изредка я ронял фразы вроде: "Мой прадед император Николай Павлович придавал большое значение полиции" или "императрица-мать с большим вниманием следит за деятельностью учреждений ее ведомства".
Благодаря хозяев за отличный завтрак, я сказал: "Мне бы хотелось оставить вам память о своем сегодняшнем пребывании, а посему я прикажу заведующему моим двором прислать вам, сударыня, бриллиантовую брошь, ну, а вам, г. пристав, золотые часы с гербом и соответствующей надписью".
Услышав это, приставша просияла и сделала мне, как ей казалось, придворный реверанс; а пристав, обалдев от душившего его восторга, кинулся вдруг и прильнул губами к моей "ручке". Ну тут, г. начальник, и я даже растерялся. Однако, оправившись, я стал соображать:
"Все это прекрасно, завтрак был, конечно, на славу, но хорошо бы перехватить и деньжат". Вынув новенький бумажник и раскрыв его, я деланно изумился: "Ах, какая досада! Эта вечная привычка платить за все не лично, а через контору, - в результате когда требуются деньги, то под рукой их не оказывается".