Очерки уголовного мира царской России
Шрифт:
– Наверняка надует!
– подумал я. Да жаль стало человека, и я протянул ему пятерку.
Прошло с год, а то и больше. Колька Серегин давно был разыскан, осужден и отбывал каторжные работы, как вдруг в приемные часы является ко мне какой-то мужчина купеческой складки и с широкой улыбкой приветствует, как старого хорошего знакомого.
Я вытаращил глаза и уставился на него. Это был человек высокого роста, в черной поддевке, в лакированных сапогах и "при часах".
– Да неужели же не узнаете меня, г. начальник.
– Нет, не узнаю.
– Господи ты Боже мой! А Гаврилу-то Пахомова не помните разве?
–
– Да пятерку-то вы мне давали али нет? Я еще обещался убийцу Кольку Серегина разыскать?
– А-а-а! Теперь вспомнил, как же!
– Так вот я пришел, г. начальник, долг свой вернуть и в ножки вам поклониться. Спасли вы, можно сказать, человека! С вашей легкой руки стал я оправляться помаленьку и вот, слава Тебе Господи, снова человеком стал. Истратил я из той пятерки рубль на поимку Кольки, да зря - не нашел, а на остальные деньги купил на толкучке замочков. Продал с прибылью, купил еще - опять продал. Потом купил перочинных ножей и их распродал без убытку. Ну, а там - и пошло, и пошло! Одно можно сказать - оправился! Извольте получить обратно пять целковых и премного за них вам благодарны!
Я предложил Пахомову опустить пять рублей в кружку (сбор, открытый в пользу семьи недавно убитого надзирателя), а затем, позвав полицейского фотографа фон Менгдена, приказал ему снять Гаврилу, портрет которого я долго сохранял в "назидание потомству".
Великосветская просительница
Среди множества лиц, осаждавших меня с разными, часто неосновательными просьбами, мне вспоминается одна просительница, явившаяся как-то ко мне не на общий служебный прием, а на дом.
Это была очень красивая и элегантная женщина: высокая, стройная, с энглизированным акцентом и с манерами англичанки.
Не без волнения вошла она ко мне в кабинет, но, подавив в себе это чувство, подчеркнуто спокойно села в кресло, заложила по мужски ногу на ногу и, приветливо улыбнувшись, обратилась ко мне:
– Простите, что я беспокою вас не в служебное время, но мне не хотелось появляться в сыскной полиции на глазах у всех. Это могло бы вызвать разные сплетни... Я обращаюсь к вам, так как уверена в вашем молчании, не правда ли?
– Разумеется, сударыня, вы можете быть спокойны!
– Видите ли, я очень-очень колебалась, прежде чем прийти к вам, так как не привыкла выносить наружу свои семейные дела; но, с другой стороны, - было бы глупо радикально менять жизнь, не выяснив даже имени виновницы этой грустной перемены.
– Что же вы хотите, сударыня?
– А вот я вам сейчас расскажу. Восемь лет тому назад я вышла замуж за капитана N-ского полка, князя X. Мы поселились и живем с ним поныне в Царском. До прошлого года моя жизнь текла ровно и спокойно, муж мой был по отношению ко мне aux petits soins, нрава он был тихого, кроткого. Но вот с прошлого года с ним что-то случилось, он в корне изменился. Будучи до того домоседом, он стал вдруг тяготиться домом, вечера принялся проводить то у друзей, то в собрании, зачастил в Петербург. Заметная перемена сказалась и в его отношениях ко мне: всегда корректный, выдержанный, он, разговаривая со мной, стал проявлять признаки раздражения, а однажды дело дошло до того, что в присутствии прислуги он позволил себе даже возвысить на
– Напрасно, княгиня, вы придаете значение всяким слухам, обычно они либо вздорны, либо сильно преувеличены, - попытался я ее успокоить.
– Помилуйте, какие преувеличения?! Да вот вам для иллюстрации хотя бы случай, происшедший с мужем месяц тому назад. Придравшись, как обычно, к какому-то им же выдуманному предлогу, князь заявил мне, что немедленно уезжает на три дня в Петербург.
Разумеется, из гордости, я не стала его удерживать, и он помчался на вокзал. Тоскливо для меня прошел день, наступил вечер. Не скрою от вас, что мысли мои были не в Царском, а в Петербурге, где, как я слышала стороной, князь завел какой-то роман. Сижу я дома и рассеянно перелистываю Claude Farrer'a, как вдруг звонок и входит ко мне приятель мужа по полку Котик Z. Поцеловав мне руку, Z. сел и, едва сдерживая улыбку, заговорил:
– Ради Бога, княгиня, простите меня, что я являюсь к вам с нерадостной вестью. Но вы не пугайтесь - страшного ничего, но смешного много.
С трудом скрывая волнение, я вопросительно на него посмотрела.
Он продолжал:
– Знаете ли вы, где Серж? (это имя моего мужа).
– Знаю: в Петербурге.
– Вовсе не в Петербурге, а здесь в Царском и притом на гауптвахте!
– Как на гауптвахте? За что? Почему?
– А видите ли, княгинюшка, дело было так. Возвращаюсь я сегодня из Петербурга на трехчасовом поезде, выхожу на платформу и первого кого вижу - Серж.
– Представь себе, какое свинство!
– говорит он мне.
– Мне до зарезу нужно ехать в Петербург, а поезд только что ушел. Следующий же чуть ли не через два часа. Ведь этакое невезение! Ну, делать нечего, пошли мы с ним в буфет и молча выпили по бутылке Мума. Выходим опять на платформу и видим, на Петербургский путь подают какой-то поезд.
– Voila mon affaire!
– говорит Серж и, обращаясь к начальнику станции, запальчиво заявляет:
– Послушайте, господин начальник станции, как же это вы говорите, что ближайший поезд через 45 минут, а это что?
– Это подают императорский поезд, а частным лицам билетов на него не продают.
– Но неужели же нельзя мне устроиться в вагоне для свиты?
– Вот этого не знаю. Обратитесь, капитан, к инспектору императорских поездов, гофмейстеру Копыткину. Вот он стоит в конце платформы, видите того господина в форменном пальто на красной подкладке?
– Отлично, благодарю вас. Пойдем, Котик!
– и он потащил меня за рукав.
Мы пошли не торопясь. По пути Серж принялся закуривать папиросу, она долго не зажигалась. Наконец, мы добрались до гофмейстера.
Я знал последнего за большого сноба, а потому пришел в ужас, когда увидел небрежно козырнувшего ему Сержа и услышал следующий диалог:
– Скажите, пожалуйста, вы - господин Подковкин?
Гофмейстера передернуло и, свирепо взглянув на Сержа, он сухо ответил:
– Я гофмейстер Копыткин. Что вам угодно?
– Ах, ради Бога, простите! Но не разрешите ли вы мне доехать до Петербурга в этом поезде?
– Не могу-с! В императорском поезде частные лица не ездят.