Очерки времен и событий из истории российских евреев том 2
Шрифт:
– Слушай, Ицка! Ты знаешь, что для тебя я готов все сделать. Но тут я бессилен вам помочь. Государь пылает гневом. Он ничего слышать не хочет. С ним нельзя даже заговорить об этом деле.
Но реб Ицеле не был ребенком. Он не смутился и сказал:
– Властелин мой, Кукрин! Это для меня не ответ. Ты должен спасти мстиславскую общину. И если ты это сделаешь, я твой вечный должник на многие поколения. Понимаешь?…
Когда Кукрин услышал такие слова, он начал ходить по комнате и думать. Долго он думал, а потом сказал:
– Я попытаюсь поговорить с наследником. Может быть, он заступится. Он любит евреев. Завтра я дам тебе ответ.
Назавтра
– Ну, Ицка, вы имеете великого Бога! Наследник согласился поговорить с государем. Но прежде он хочет видеть тебя и раввина. Завтра в три часа дня я повезу вас во дворец…
Огромный зал, украшенный золотом и драгоценными камнями, был полон министрами и генералами, сенаторами и графами. И все стоят молча, навытяжку, и ждут. А у дверей - два солдата с обнаженными саблями. И напал на реб Ицеле великий страх и трепет.
И вот открылась дверь, а за ней открылась другая дверь, и третья, и четвертая, и так - двадцать дверей, одна за одной, и у каждой двери - по два солдата с обнаженными саблями. И появился наследник. Он был одет с головы до ног в золотое платье, на голове его была корона, и он весь сиял.
– Реб Ицеле!
– прошептал раввин.
– Он не касается земли…
Сердце у реб Ицеле замерло, в глазах потемнело. А наследник подвигался все ближе, ближе, ближе… И становился все больше, все выше, все грознее…
– "Благословен Ты, Господь наш, Владыка мира, уделивший из Своего величия смертному…" - прошептал реб Ицеле обязательную при виде особ царской крови молитву и… упал в обморок.
Очнувшись, он увидел себя на кровати, в богатой и роскошной комнате, а вокруг него стояли самые великие доктора с лекарствами. В это время входит Кукрин и говорит:
– Ицка! Ваш Бог опять заступился за вас. Наследник был очень тронут тем, что ты упал в обморок. Он рассказал об этом государю, а государь сказал: "Человек, который падает в обморок при виде царского лика, не станет лгать. Приведите его ко мне"…
Реб Ицеле испугался государя гораздо больше, чем наследника. Особенно испугался он его строгого взгляда. У императора Николая был такой взгляд, от которого самые сильные люди падали в обморок, а у женщин бывали выкидыши. Только благодаря укрепляющим каплям мог реб Ицеле устоять перед императором.
Как только царь увидел его, он тотчас же гневно крикнул:
– Как вы, жиды, осмелились убить моего солдата?!
– Властелин мой, государь!
– ответил реб Ицеле, низко кланяясь.
– Евреи неповинны в крови твоего солдата.
– Но мои чиновники написали мне, что евреи убили солдата. Я моим чиновникам верю!
– Твои чиновники - люди, - ответил на это реб Ицеле, - и могли ошибиться. Пошли, государь, высшего генерала, чтобы он мог исследовать дело, и правда выяснится.
Тут царь взглянул ему прямо в глаза так, что у реб Ицеле вся кровь застыла в жилах, и спросил:
– Ну, а что будет, если генерал, которого я пошлю, тоже подтвердит, что евреи убили солдата? Чем ты мне тогда ответишь за то, что обманул меня, своего государя?
– Властелин мой, государь!
– ответил на это реб Ицеле.
– Чем я, ничтожный червь, могу отвечать перед тобой? Но если ты спрашиваешь, я должен отвечать. Если окажется, что я обманул тебя, пусть все мое состояние будет взято в казну; у меня есть семеро сыновей - пусть все они будут сданы в солдаты. А меня самого вели заковать в кандалы и сослать на каторгу.
Этот
– Поезжай домой. Сегодня же поедет в Мстиславль генерал исследовать все дело. И если окажется, что евреи не виноваты, будь уверен, что они не будут наказаны…
Ну, что рассказывать дальше?… Реб Ицеле в тот же день поехал домой. В тот же день выехал в Мстиславль и важный генерал. Три недели продолжалось следствие - и выяснилось, что у одного солдата нечаянно выстрелило ружье, и другой солдат был убит. Наказание сняли с евреев, и они учредили в память этого дня местный праздник, который празднуется ежегодно, до сих пор…"
ОЧЕРК ДЕВЯТЫЙ
1
К началу царствования Николая I жило в черте оседлости около миллиона евреев, и еще полмиллиона - в Царстве Польском. В деревнях оставалась малая часть еврейского населения: это были арендаторы, посредники, шинкари, скупщики сельскохозяйственных продуктов. Насильственные выселения из деревень загнали большинство евреев в тесноту и скученность городов и местечек, где они перебивались случайными заработками. "Стол бедного еврея более чем скуден, - писал современник.
– Целые семейства иногда довольствуются фунтом хлеба, селедкой и несколькими луковицами. Одежда всегда изорванная, грязная…"
Проблема была неразрешимой: впускать евреев во внутренние губернии власти не желали, а прокормить их в замкнутом пространстве черты оседлости не было никакой возможности. Оставалось только ограничительными мерами сдерживать энергию нищих и затравленных людей, которые любыми путями искали средства к существованию. "Боже мой, какая бедность!… - описывал черту оседлости еврейский писатель Лев Леванда.
– При таком положении дел нет ничего удивительного, что западно-русский еврей для снискания дневного пропитания часто прибегает к самым предосудительным поступкам, обманам и даже преступлениям: голод, как известно, ни в каком народе не служит проводником чистой нравственности, да и (царь) Соломон сказал: "не клеймят позором вора, крадущего для утоления своей голодной души…" Писал об этом и Менделе Мойхер Сфорим: "Загнали людей точно овец в одно место, отрезали их от всего мира, не дают им свободно дышать. Но ведь это живые люди, и каждому хочется жить, и каждому хочется есть, и начинается лютая борьба за существование, пожирание слабого более сильным".
Города и местечки были переполнены ремесленниками и мелкими торговцами, которые жестоко конкурировали друг с другом. "Лавочек - что звезд на небе… - писал Л.Леванда.
– Вы не поверите, что лавочка, весь товар которой можно купить за какие-нибудь двадцать или тридцать рублей, должна нередко служить единственным средством существования для целого семейства, нередко многочисленного". Для мелочной торговли требовался хоть какой-то оборотный капитал, но его ни у кого не было. Когда подходило время закупать товар, еврей бежал к соседним лавочникам и брал у них беспроцентную ссуду: три-пять рублей у каждого. Эти деньги он постепенно возвращал, когда что-либо наторговывал в своей лавке, и, в свою очередь, давал ссуду другим лавочникам для закупки товара. Так и получалось, что все евреи города торговали на один и тот же оборотный капитал в несколько сот рублей.