Очертя голову, в 1982-й (Часть 2)
Шрифт:
– Молодец, Остапенко, - похвалил его капитан, положив на ладонь и с любопытством разглядывая таблетку.
– Тебе бы надо этих, в деревне, бычков забивать...
Напарник загоготал, Остапенко смущённо улыбнулся.
И тут произошло непонятное. Когда висящий на стене репродуктор начал отсчитывать сигналы точного времени, с последним, более продолжительным писком таблетка на ладони капитана вдруг сама по себе развалилась на части, осела, превратилась в щепотку белой пыли и пропала, оставив на коже тёплое и влажное пятно.
Остапенко и его напарник переглянулись. Капитан
– Во что делают...
– выдохнул он после паузы.
– Теперь ведь и не подкопаешься.
Не зная, что делать с вытянутой ладонью, он облизал губы. Опомнившись, встряхнул руку и поработал кистью.
– Остапенко, тащи его в аквариум. Будем сопротивление властям оформлять.
Сержант взял Севу одной рукой, как котёнка, за шиворот, другой - за штаны и повёл в обнесённую толстым оргстеклом камеру. Медленно приходя в себя, нарушитель что-то замямлил. Его ноги, слабо касаясь пола, перебирали в воздухе.
Камеру закрыли, и оба напарника направились к машине, чтобы продолжать патрулирование. Дежурный капитан достал форменный бланк и начал составлять протокол задержания.
В тот момент, когда он, на мгновение задумавшись, занёс ручку над бумагой, зазвенел телефон. А сняв трубку, милиционер совершенно переменился.
– Здравствуй, здравствуй солнышко, - заговорил он тихо и вкрадчиво. Конечно, как договорились. Правда?.. Пельменьчики у тебя царские получаются. И сама ты, это, как пельменьчик. Да, правда. Очень аппетитная, со всех сторон... Нет, мымра не умеет. Разведусь. Обещаю. Пожалуйста: слово коммуниста. Да. Я тоже рад. Чего? Водочки или красненького? Понял. Понял. И тебя туда же. И ещё в ушко. Ну, всё. Ну, пока...
Капитан прикурил папиросу и мечтательно затянулся. Потом взгляд его упал на бланк протокола, и уголки рта приняли обычное выражение. Докурив, он вмял окурок в пепельницу и, мгновение поколебавшись, скомкал бумагу и выбросил её в корзину. Поднялся, приблизился к рассверленному дырочками стеклу "аквариума" и спросил:
– А ты, случаем, не больной?
Близоруко щурясь без очков, Петрушка жадно ухватился за протянутую ему соломинку:
– Товарищ дежурный, четвёртый год страдаю аденомиозом вульвы головного мозга, - заговорил он торопливо.
– Живу на дорогостоящих импортных таблетках, принимаю по часам. Мне уже давно надо, отпустите меня, товарищ дежурный!
Поскрипывая сапогами, капитан прошёлся по отделению, постучал ручкой по стеклянной поверхности стола, не поднимая глаз, спросил:
– Родные есть?
– Жена, мать престарелая, - быстро ответил Сева.
– Телефон какой.
Сева назвал номер Зинаиды, капитан набрал.
– Петрова здесь проживает? Петров Всеволод Борисович ваш супруг?
Со страхом и надеждой Петрушка прислушивался к разговору.
– Из двадцать седьмого отделения милиции беспокоят. Можете за ним приехать? Переулок Крылова три. Ничего страшного. Нарушал порядок. Штраф заплатит. Десять рублей. Можете сейчас.
Петрушка выдохнул с облегчением.
– Петров, сейчас за вами супруга приедет, - обратился к нему капитан, внезапно перейдя на "вы".
– Заплатите штраф десять рублей за
– Так точно, - радостно подтвердил Петрушка, глядя на милицейского капитана почти с нежностью.
Не прошло и часа, как Зинаида опять, второй раз за эти сутки, сажала в такси своего неугомонного мужа. А перед отделением затормозила знакомая ПМГ, и сержант Остапенко заталкивал внутрь очередного нарушителя.
Однако, нам пора вернуться назад, в 1982-й.
Женщина в гневе
Первые месяцы нашего пребывания в новом качестве Петрушка не переставал удивляться происходившим с нами переменам.
Сначала моё внезапное сближение с Верой Дансевой. Ещё со школы Сева знал нас обоих как облупленных и не допускал мысли, что Вера вообще когда-нибудь выйдет замуж. И уж тем более за давно и безнадёжно влюблённого меня.
Второе коленце выкинул Дима Котов, ставший в одночасье звездой ленинградского андеграунда. Что из себя представляет Дима Котов, нам всем было приблизительно понятно. Из него мог получиться хороший администратор, но не поэт и не музыкант.
Однажды в мае мы вчетвером собрались выпить у Котова, и у меня с Верой зашёл спор. Я настаивал, что состоявшуюся ближайшим летом связь Петрушки и Зинаиды необходимо расстроить. Но Вера полагала, что если мы вправе (а это не факт) распоряжаться как хотим своей собственной судьбой, то это не означает, что мы с таким же сомнительным правом можем вмешиваться и в чужие жизни.
Как она была права, если бы она знала!
Подвыпивший Котов привязался к нам со своим ансамблем. Он держал в руках блокнот и карандаш и просил напомнить вылетевшую у него из головы строчку песни.
– "Группа крови на рукаве... не остаться в этой траве?.." Чего-то я... из головы вылетело.
Именно этого делать ему не стоило. Вера любила песни Цоя и тогда, в восемьдесят восьмом, находилась в трансе от его последнего альбома. Пока Котов использовал материал безразличного ей "Наутилуса", она забавлялась. Но когда в ход пошли изуродованные до неузнаваемости, исполняемые идиотом Степановым, любимые песни "Кино", терпение её лопнуло.
– Что? Группа крови? Сейчас узнаешь.
Котов получил звонкую затрещину в ухо и выронил блокнот.
– Будет тебе и группа...
– правой по челюсти, - и крови...
– левой в нос.
– И ещё...
Но тут уже я схватил свою жену за руки и силой вывел из комнаты.
– Скотина, я ему давно хотела морду набить, - кипятилась Вера. Я затащил её в ванную, нагнул голову под кран и пустил холодную воду.
Вообще-то Вера девушка физически сильная. В школьные годы она занималась спортивной гимнастикой, могла бы стать чемпионкой, но, понятное дело, не прижилась в коллективе. А в последние месяцы я, на свою голову, занимался с ней так называемым каратэ. В кочегарке меня натаскивал Попов, а дома мы с женой устраивали лихие побоища, орудуя подушками и чем попало. Заметив, что достать меня становится всё труднее, Вера потребовала объяснений. После этого мне пришлось с ней заниматься. Теперь меня били и на работе, и дома. А для Котова всё могло закончиться ещё хуже.