Очищение тьмой
Шрифт:
– Эх, надо было мне тогда сразу к вам...
– Да уж. Может, по-иному бы сложилось.
– Я когда увидел, кто за мной приехал - обмер. Не дай Бог. Я Кольцова-то этого... стоит и скалится. Я ведь до него сроду никому не платил. Дешевки! Пугали: родственников похитим, то, другое... Мою благоверную хоть сейчас бери, я еще и приплачу. Вот, значит, вывезли они меня в лес, тут-то до меня и дошло, что шутки по боку. Но я ведь этих парней знал, сколько раз ремонтировались у меня...
– Не надо слезу пускать, Чубук. Топить я вас не стану, но и мне попрошу не врать.
– А чего врать? Все перед глазами. Я в командировку собирался - в Тольятти. Агеев знал, что я еду, просил распредвал достать. Я сдуру и ляпнул, когда выезжаю. Чего мне бояться, у меня
– Значит, не было девушки Любы?
– меланхолически осведомился Строкач.
Чубук угрюмо уткнулся мутным, ускользающим взглядом в пол.
Вернувшись в город, Строкач нанес первый визит человеку, на первый взгляд непосредственно не связанному с делом.
Во дворе у подъезда все еще болталась никому не нужная табличка "Спортклуб "Богатырь". Олег оказался дома, и, как всегда, приход майора не вызвал у него энтузиазма.
Дальше прихожей Строкач проходить не стал. Попросил парня прикрыть дверь в комнату - разговор не предназначался для лишних ушей - и спросил напрямик:
– Тебе не кажется, что если подозревать поголовно всех, то скоро покажется, что и жить незачем? Ладно, ты для своего возраста повидал лишку всякой дряни, но это же не значит, что все кругом того же сорта.
– А кому прикажете верить? Вам? Капитану Кольцову - суке продажной? Я как-то подслушал, он с Бобровским о деньгах говорил. Как плохое кино из жизни чикагской мафии. Эти стервятники и Глеба погубили. Я после этого начал следить за аптекарем, и очень скоро понял, что его рук это дело. Нет, конечно, сам он не стрелял, но кому же еще Глеб мог помешать?
– Оно вроде и верно, Олег. Но Глеба убили не только из-за помещения. Уж очень круто он обошелся с Бобровсхим, когда тот к нему пришел уговаривать. А это для него - нож острый. А что касается вашего клуба, на все сто не буду обещать, но сделаю, что смогу, чтобы его снова открыли. Мы ведь еще кое на что годимся.
Ободряюще подмигнул парню и продолжил, посерьезнев:
– И насчет того, чтобы отомстить, головы себе не забивайте. Кончено дело. Некому. Никого из убийц нет уже в живых. Бобровский... Этот был, конечно, страшнее всех. Ломали об него зубы и матерые волки. Одному с его подачи ноги ломом перешибали, другого пристрелили... Глеб...
– Ну да, есть и такие, что вовсе деньгами не интересуются. Вон, сектанты, - о них весь город говорит, - их и в руки не берут. Уже и ОМОН в катакомбах шарил, а что толку? И следов никаких не нашли.
– Потому и толку нет, что прежде, чем в катакомбы соваться, следует мозгами поэнергичнее пошевелить. А говорить - да, говорят, это верно, заканчивая разговор, Строкач невесело улыбнулся и потянулся за сигаретой.
– Значит, литературы о катакомбах в принципе не существует?
– Строкач поймал себя на том, что с первой минуты взял неверный тон, и теперь трудно будет чего-либо добиться.
Вострикова ответила почти мгновенно и без колебаний - ясно было, что к этому вопросу она совершенно готова.
– Я могу поручиться только за наше издательство. У нас действительно ничего подобного в последние годы не выходило. Попробуйте поискать в библиотеке. В центральной сохранился генеральный каталог еще с довоенных времен, если не ошибаюсь.
– Вы ведь и сами интересовались этим вопросом, верно?
Лицо женщины порозовело, но она сейчас же овладела собой.
– А как же иначе? Нормальный профессиональный подход. Без этого нельзя даже начинать работать с рукописью.
– Он вам и позволил разнести рукопись Склярова в пух и прах? Хотя, о чем я? Вам ведь пришлось выбирать - либо Скляров, либо ваши детективы в плане издательства. Исход заранее известен, тем более, что на детективы имелся положительный отзыв главного редактора. Ведь Ануш Георгиевна действительно неплохо относится к вашему творчеству, Людмила Тихоновна?
– Да что вы такое говорите? У вас просто воображение разыгралось, товарищ майор. Вся соль в том, что брошюрка Склярова предполагалась заведомо убыточной. Вот и все.
– То есть, вы хотите сказать, что ваши книги приносят прибыль?
– Понемногу, но продаются.
– Вероятно, это и следовало сказать Склярову, а не втолковывать ему, что он полное ничтожество. Ведь он приходил к вам домой незадолго до гибели?
– Да, я болела, а Склярову нужно было дать окончательный ответ.
– С этим можно было и не спешить, - заметил Строкач. Ему живо представилось, как Скляров, получив уничтожающий отзыв Востриковой, возвращается домой. Усталый, ко всему безразличный, подавленный, он не замечает, что на полу остаются следы белой глины. Сбросив полуразбитые башмаки, он смотрит на них в недоумении, словно увидев впервые. Он думает, как будет смешон мертвый в этой убогой обуви, словно за долгую жизнь не смог заработать на приличные туфли. Он спускается вниз и направляется в коммерческий магазин, где, не считаясь с ценой, покупает пусть не шикарные, но просто сносные туфли, тут же выбросив старые, которые ему уже не понадобятся. На следующий день, вернувшись с работы, где привел в порядок свои несложные дела, он производит и окончательный расчет с жизнью - взобравшись на раскрытую створку окна, закрепив петлю и бросившись вниз. Перед этим он наносит себе множество телесных повреждений, правда, не слишком болезненных - сущая мелочь по сравнению с болью от опухоли, выжигающей внутренности. На что он рассчитывал? Что его обидчиков сочтут хотя бы косвенно причастными к его смерти? Зачем-то устраивает беспорядок в доме, имитируя какие-то поиски. Судя по всему, близится очередной приступ болей, и может быть он успел уйти еще до его наступления...
Строкач встряхнул головой, словно отгоняя наваждение...
– Женщина должна уметь сказать "нет" так, чтобы это не звучало как удар по лицу. Вы же знаете, что именно ваш отказ подтолкнул его к концу.
– Как бы то ни было, обвинить меня в этом вам не удастся. Я знаю подробности: самоубийство, осуществленное в прыжке из неудобной позиции, имитация погрома в доме...
– Это вас муж ознакомил?
– Вы прекрасно знаете, что Грызин никакой мне не муж, и потом - он же арестован.