Одержимая (авторский сборник)
Шрифт:
Нина закусила губу.
— Не знаю, — призналась честно. — После того, как Лена…
— Я все понимаю! Но не сидеть же тебе одной? Елена Викторовна была сложная женщина, ты с ней не дружила, как я понимаю, но в одиночку после такой истории… нельзя! А мы просто посидим, поговорим, чаю выпьем… Приезжай, а? Я машину пришлю.
— У меня гостиница только до вечера.
— Переночуешь на даче. А завтра тебя отвезут к поезду. Я же слышу, какой у тебя голос, ты не должна оставаться одна!
— Спасибо, — наконец, согласилась Нина.
Вероятно,
Бывает же чудо? Может, вся ее жизнь стоит теперь на пороге праздника, счастливого переворота, волшебства; Лена мертва, но она, Нина, жива, и жив Егор. Ей было стыдно и непонятно, как можно радоваться сегодня после всего, что случилось вчера. Но бывает и чудо.
Молодая администраторша удивленно воззрилась на нее, когда Нина, подтянутая, благоухающая, с рассеянной улыбкой на лице, спустилась с вещами в холл. Положила карточку на край стойки:
— Все, до свидания. Надеюсь больше не вернуться.
— До свидания, — отозвалась администраторша еле слышно.
И что-то добавила, но Нина не расслышала, что.
У Егора был старинный проигрыватель и коллекция виниловых пластинок. Нина никогда бы не подумала, что черные блестящие диски, такие дорогие в детстве, до сих пор могут приводить ее в восторг.
— Акустически — совсем другое! Вот послушай…
И Егор поставил Вертинского, пластинку столь древнюю, что и в Нинином детстве ее сочли бы антиквариатом.
— «Над розовым морем вставала луна, во льду зеленела бутылка вина»…
Они немного танцевали. Очень много пили. Уговорили вдвоем пузатую бутылку «Хеннеси».
— «Послушай, о как это было давно, такое же море и то же вино…»
Дача, двухэтажный особняк с блестящим паркетом в холле, с колоннами у входа, с бесконечно уютной, хоть и огромной гостиной, казалась Нине декорациями к мексиканской драме. На ее глазах сквозь натуральную кожу проступал дерматин, которого не было, не могло быть в этом доме. На ее глазах проникновенная песня из трогательной делалась пошлой.
— «Нет, вы ошибаетесь, друг дорогой, мы жили тогда на планете другой…»
— Я устала, — сказала Нина, осторожно высвобождая руку из горячей ладони Егора.
— Я понимаю… Ты так много пережила…
От этой реплики ее чуть не вырвало. Дело во мне, а не в нем, призналась она себе, превозмогая алкогольную слабость. Дело во мне. Это я виновата.
— Там готова для тебя комната, — ласково сказал Егор.
В этот момент она
Поспешно покинув гостиную, где горели свечи, она поднялась по мраморной лестнице в гостевую комнату, где могли разместиться пять человек без малейшего неудобства. Едва умывшись, едва стерев с лица так тщательно наведенный макияж, она упала на широченную постель; перед глазами у нее прыгали электрические искры.
Она получила оранжевый счет утром, в половине десятого.
Сейчас время перевалило за полночь, начались новые сутки. Она оплатила счет вовремя. Как положено дисциплинированному плательщику. Почему же ей так страшно и муторно?
Но ведь она сейчас не в гостинице с ее истеричными администраторами, с ее разболтанными розетками.
И завтра она поедет домой. Прощай, Загоровск.
И еще…
Без стука открылась дверь. На пороге стоял Егор в распахнутом халате на голое тело, с большим апельсином в руке.
И это мне тоже снится, в ужасе подумала Нина. Трясущейся рукой она нащупала выключатель прикроватной лампы.
— Ниночка, — объятый мягким светом, Егор шагнул вперед, пьяно улыбаясь от уха до уха.
— Я ведь заперлась, — пролепетала Нина. — Кажется… Егор, я ведь сплю!
Плотная волна коньячного духа подтвердила, что она бодрствует.
— Выйдите вон, — пролепетала она, с перепугу заговорив чужими словами. — Уйди отсюда!
— А это называется «динамо», — с ласковой укоризной проворковал Егор. — Нехорошо накручивать динамо, Нина, ты ведь не девочка уже…
И, уронив халат на ковер, он пошел к ней, раскинув руки.
Нина тоскливо ждала; она почему-то никогда не думала, что может стать жертвой изнасилования. Теперь, глядя на идущего через комнату голого мужчину, она прекрасно понимала, что протестовать, конечно, можно, но бесполезно. Женщина, явившаяся на чужую дачу с ночевкой и пившая с хозяином коньяк при свечах, в глазах общественности — и отчасти в собственных — уже должница, который выписали счет, и предстоит его оплатить. Она не понимала, как ей мог нравится Егор: сейчас, когда с директора слетел лоск и блеск, он сделался не более привлекательным, чем туша кабана на бойне. Подчиниться было унизительно, сопротивляться глупо; она ждала, лихорадочно перебирая варианты, когда Егор вдруг выронил апельсин.
Бледное его тело вытянулось и изогнулось дугой.
Из-под босой ступни веером полетели искры. Апельсин еще падал.
Егор затрещал и захрипел. Его глаза вылезли из орбит, а волосы встали дыбом. Прикроватная лампа замигала, будто пытаясь передать кому-то сигнал азбукой Морзе.
И погасла. В темноте, пропахшей паленым, Нина услышала, как тело рухнуло на ковер.
Свет в особняке отключился полностью.
Нине хватило мужества найти свой мобильник и воспользоваться им, как фонариком, кое-как одеться и прикрыть Егора его халатом.