Одержимое сердце
Шрифт:
Он рванулся к ней, и на какой-то ужасный момент мне показалось, что его охватила безумная и необузданная ярость, именно та, что дала пищу самым невероятным слухам, гуляющим от Малхэма до Кейли.
— Милорд, — сказала я решительно, стараясь предупредить грядущую безобразную сцену. — Вашему сыну нужна помощь… Надо позаботиться о нем…
Все молчали, в комнате было слышно только хныканье маленького Кевина.
— Милорд? — позвала я чуть тише.
Он стремительно повернулся ко мне и некоторое время смотрел на меня с недоумением, словно не понимая, что я здесь делаю.
С чувством облегчения
— Это только царапина, — заверила я его.
— Да, только царапина, — согласился он, — но пусть мой брат осмотрит мальчика. Возможно, придется наложить несколько швов. Он протянул руки к ребенку. — Пойдем, сынок, мы тебя приведем в порядок, помоем и полечим.
Я неохотно выпустила мальчика, чуть прикоснувшись губами к ранке у него на лбу.
Ребенок зарылся личиком в рубашку отца, и вся ярость, искажавшая черты Николаса, уступила место облегчению. Его плотно сжатые губы раздвинулись в улыбке, глаза светились любовью.
Зрелище это просто потрясло меня. Я отвела глаза, чувствуя себя совершенно опустошенной. Из этого состояния меня вывел голос молодой служанки: — Меня зовут Матильда Маджилкатти, мэм. Его милость распорядился проводить вас в вашу комнату. У вас есть с собой какие-нибудь вещи?
Глаза служанки приветливо улыбались мне, и я ответила ей улыбкой. Она была высокая и полная, добродушная и жизнерадостная.
— Я оставила вещи в «Краун-Инн», — сказала я. — Я не рассчитывала…
Она махнула рукой:
— Не беспокойтесь, мэм. Мы обо всем позаботимся. Старик Джим пошлет за ними кого-нибудь из слуг или сам их доставит. Для него это будет поводом выпить в таверне на обратном пути. Что— то я совсем заболталась… Прошу следовать за мной.
Наше путешествие в комнату оказалось довольно долгим.
— В Уолтхэмстоу около ста комнат, — похвасталась Матильда. — А пользуются, дай Бог, всего дюжиной. Остальными, наверное, не пользовались уже сто лет. Некоторые не проветриваются десятилетиями. Да и причины-то нет ими пользоваться. Для нас, слуг, будет просто несчастьем, если хозяева решат открыть их для экскурсантов. Хлопот с ними не оберешься — придется мыть да чистить целыми днями. Я слышала, что во многих из них сыро, как в погребе. Меня дрожь пробирает, как об этом услышу. — Слова сыпались из уст болтливой служанки как горох. — Говорят, что старик Генрих Восьмой спал в какой-то из этих спален. Ну, это было тогда, когда он взбесился и отправил в рай всех проклятых католиков. Я готова держать пари, что негодяй спал и видел во сне колоду, с которой голова королевы Анны упала в корзинку.
Коридор, как, впрочем, и все остальные помещения особняка, был освещен очень скудно. Если бы не моя провожатая, я бы давно заблудилась. Не теряя из виду белый чепец, я почти ощупью пробиралась за служанкой. Чепец маячил впереди.
Матильда чуть замедлила шаг и указала коротким пухлым пальцем на коридор, примыкавший к тому, по которому мы с ней шли.
— Апартаменты доктора. У него отдельный вход из восточной части сада. Поэтому мы не видим, как он входит и выходит. Иногда он принимает здесь пациентов. Видите
— Тигли? — подсказала я.
Карие глаза служанки округлились и с изумлением уставились на меня.
— Ну! Какая вы, однако, умница! Именно это я и хотела сказать. И, кроме того, там… пе-ре…
— Перегонные кубы?
— Да, — вздохнула девушка, — они самые. Мы еще раз повернули, потом поднялись по лестнице на несколько ступеней. И снова Матильда жестом указала мне на ответвления коридора и дала пояснения:
— А это комнаты мисс Адриенны. Теперь она, наверное, спит. Миледи это называет «сном ради красоты», и до ужина ее нельзя беспокоить. Она только и делает, что ест, спит и жалуется, что доктор и его милость погубили ее жизнь.
Наконец когда мы миновали еще один коридор, Матильда замедлила шаги. Мы вошли в темную) комнату. Служанка начала шарить по столу, опрокинула подсвечник, грохнула китайской вазой о стену. Наконец во мраке вспыхнул огонек, я почувствовала острый едкий запах. Зашипело пламя, поднялся к потолку черно-серый дымок и, извиваясь, скрылся среди теней. Прежде чем холодный сквозняк успел задуть огонек, Матильда поднесла его к фитилю свечи. Она поставила горящую свечу между нами.
— Это комнаты его милости, — объявила Матильда. — Мы их видим, только когда подаем еду. Видите ли, он терпеть не может, чтобы его покой нарушали, особенно когда работает. Вот его студия, где вы будете ему позировать. Там комната мастера Кевина, а дальше его милости.
Оглянувшись на ряды запертых дверей, я поплотнее запахнула плащ.
— Здесь холоднее, — заметила я.
— Видите ли, мэм, это северное крыло. Ветер с вересковых пустошей проникает сюда и гуляет по комнатам.
Она прикрыла руками, как чашечкой, пламя свечи, пока оно не перестало трепетно колебаться, отбрасывая на стены фантастические тени.
Я вышла из круга света, отбрасываемого этим пламенем, и двинулась к двери студии.
— Заперто, — сообщила мне Матильда. — Туда никто не заходит, кроме его милости. Ну а теперь будете еще заходить и вы.
— Никто? — переспросила я.
Я прислонилась к стене, оглядывая двери комнат, которые в этом доме оказались под запретом. Потом указала на дальнюю дверь:
— А эта куда ведет?
— Это была комната леди Малхэм, мисс, но она совсем ею не пользовалась. Вы знаете, что она умерла?
Воспоминания вернули меня в библиотеку к Николасу, тоскливо смотревшему в окно.
— Как она умерла? — спросила я.
Внезапно Матильду охватила жажда деятельности, и она засуетилась у двери, следовавшей дальше за дверью студии.
— Вот эта комната будет вашей. Она примыкает к студии, хотя его милость и эту дверь держал запертой.
Я заметила, что мою комнату отделяла от комнаты Николаса только студия.
— Я задала вам вопрос, — настойчиво напомнила я.
— Она сгорела дотла, мисс. Импульсивно, скорее себе, чем Матильде, я сказала вслух:
— Едва ли это похоже на убийство. Матильда подняла на меня взгляд. Глаза на ее полном наивном лице были похожи на круглые фарфоровые блюдца.
— А кто говорил об убийстве?