Одержимость Малиновского
Шрифт:
— Ах, это… Так у меня всё записывается, причём в нескольких форматах. Часть по вашим губам прочёл, часть было слышно, осталось сложить воедино. Да и наследил ты, сынок, когда возвращал Ивана. Кстати, как твоя голова, контузило, что ли? Или из-за перенапряжения кровь хлынула?
— Не, с Владом столкнулись.
— А… — протянул он и замолчал.
— Пап, ты меня прости, а?
— Чего ещё натворил? — напрягся он.
— За то, что я не как все… урод.
— Ну-ка повтори! — поднялся отец.
— За то, что я зло.
— Да как ты смеешь?! — заорал он и шандарахнул кулаком по столу. — Мы с матерью не
— Светоносным, — поправил я.
— Да похрен! Короче так, сын, чтобы я такого больше не слышал. Злыми не рождаются, ими становятся. Уж не знаю, какая там обстановка в божественной семье, а у нас батя сына в бездну низвергать не станет. Уши надрать, конечно, могу, и поорать. Но если мой отпрыск отступится и ему грозит падение, я схвачу его за руку и вытащу из дерьма. Ты мой любимый сын, первенец. Неужели ты думаешь, что отрекусь из-за какой-то мелочи? Подумаешь — лучезадый! Кто у нас без недостатков?
— Светоносный, — вновь поправил я его.
— А я и говорю — светазадый. Даже звучит красиво. Жаль, что, кроме светящегося пятна, ни хрена не видно, хотел бы я посмотреть, каков ты в другом плане. Ну да ладно, увижу ещё, когда сам туда переберусь. Мне вот интересно, зачем тебе эти силы были даны? Чтобы Ваньку спасти, да?
— Нет, папа, удержать баланс.
— Так… об этом поподробнее.
Ну я и это ему рассказал. Батя, как выяснилось, у меня мужик стойкий, мужественно перенёс новость от том, кто я есть, глядишь, и воспримет спокойно.
— Я понимаю, что звучит бредово, но сам видишь, что творится в мире. Это моё предназначение.
— Ну… дело правое, почему бы и нет… Дерзай, раз за этим пришёл в мир.
— Тебя не пугает, что это изменит меня?
— Возможно, да, а возможно, и нет — всё зависит от тебя. Я достаточно в тебя вложил, с этим багажом у тебя есть шанс не потерять человечность. С Ваньки бери пример, он столько дерьма хлебнул и ничего, уродом не стал.
— А мне в этом дерьме жить, а не хлебать.
— Ну так у нас земная водички и не такое отмывала. Ничего, после обмоешься и будешь благоухать, как майская роза.
— Я боюсь увязнуть в этой грязи.
— Не паникуй, сын, танки грязи не боятся, а ты у меня ещё и новейшей модификацией. Прорвёшься. Саня, не нужно бояться испачкаться, нужно бояться стать этой грязью.
— Батя, я тебя понял.
— Ну, раз понял, иди на трудотерапию. — Я завис. — За то, что морды друг другу начистили, наказывать не будем. Пусть вас совесть грызёт. Мы вам решили помочь помириться. Ничто так не сплачивает противников, как общий враг и трудотерапия. Короче, на летней кухне четыре мешка картошки, чтобы всю почистили. Не помиритесь за это время — притащат два мешка манки и золы, будете да седых волос перебирать. Да не просто перебирать, а чтобы каждая крупинка манки поражала своей белизной.
— И всё?
— Тебе этого мало?
— Ну…
— Хватит нукать, ноги в руки, гордость в свой лучезарный зад запихнул, и погарцевал мириться. Влад, наверное, тоже на всей парах мчится, получив от Артура пистон для ускорения.
Только я вышел из кабинета, отец принялся бухтеть:
— Блин я же дочку божьей коровкой называл… Хоть бы не накаркал! Нет, лучше возьму с собой две бутылки коньячка, вдруг во вкус войду.
Когда я вышел на улицу, ещё не мог поверить, что отец не только от меня не оказался, но и поддержал. Только была одна загвоздка: батя даже не представляет реальной картины, а вот Влад — да. Даже если мы и сделает вид, что помирились, он никогда не смирится с моей сущностью. Я его понимаю. И что же мне делать? Баланс нужно удержать. Но как, когда мой брат тоже должен выполнить свой долг? Попробую у него попросить отсрочку, хотя бы пока не сделаю то, зачем пришёл.
Когда я подошёл, к летней кухне, Влад уже был там — тащил мешок с картошкой к бочкам поближе, а завидев меня — замер.
— Влад, короче, дай я первый скажу, а потом ты. — Он кивнул и, скрестив руки на груди, развернулся ко мне. Я подошёл к нему на расстояние вытянутой руки, хочу его глаза видеть, когда он услышит моё предложение. Мне это важно. — Ты извини, что ударил, был неправ. — Мочит, внимательно смотрит. — Так вот, я понимаю, что у тебя есть обязательства… — брат что-то хотел сказать, но я его перебил: — Дай мне договорить. Так вот, я всё понимаю. Но и у меня есть дело, которое я обязан выполнить. Дай мне это сделать, и я приму любую участь, что мне уготовлена. Считаешь, что я должен умереть — не вопрос, я сам пущу пулю в лоб, извини, своей кровью твои руки марать не позволю. Если ты выбрал вариант с заточением — приму и это. Но только прошу, дай мне сделать то, зачем я сюда пришёл.
Смотрю на него и с замиранием сердца жду ответа.
— Нет.
Его «Нет», было сравни удару под дых.
И всё же я сумел справиться. Ну что ж, значит, всё гораздо хуже, чем я предполагал. С Владом я драться не буду, хватит этого дерьма. Да и доверю ему, раз он считает, что я опасен, значит, так оно и есть. Подчинюсь. Родителей жалко, конечно, да и батя расстроится сильно. С кем он теперь в остроумии будет соревноваться? Ну ничего, он у меня мужик умный, поймёт, что так нужно было. Пощады просить не буду — не вижу смысла и унижаться. Вы думаете, это гордыня? Ни в коем разе. Я сын своего отца, если и принимать смерть, то с достоинством. Лютовы не боятся смерти, они с улыбкой её встречают.
— Тогда моё условие: сделаем это так, чтобы никто не догадался. Я имею право на последнее желание.
— Нет. — Да что же это такое?! — Это мой ответ на твой вопрос у Ивана в палате. Я не смог бы с тобой так поступить, рука не поднялась бы, ты же мой братишка. И ты меня прости за то, что ударил, мне капец как стыдно перед тобой. Я как бы пример должен подавать, а сам вон что выкинул. И знаешь, я ошибался, ты не такой, как они. Отчаяние, страх потерять тебя временно ослепили мои глаза и лишили разума. Знаешь, я не мастер красивых речей, лучше делом докажу, как ты мне дорог. Ваня мне рассказал о твоей миссии, я буду тем, кто прикроет твой светоносный зад.