Одержимость шейха
Шрифт:
— Оставь ее… — вырывается из меня как-то неуверенно, но этого оказывается достаточно, чтобы через секунду в меня впились те самые звериные глаза.
И то, что я вижу в них сейчас, кричит об опасности, опаляя меня жадными янтарными всполохами. Предупреждает немым взглядом палача о том, что мне не стоило совершать глупость и выходить навстречу зверю, жаждущему вгрызться в мою шею… А когда он резко устремляется ко мне, я сразу же выставляю перед собой ладони.
— Не смей… Не подходи! — угрожаю, наивно полагая, что его это остановит. — Ты больше не прикоснешься ко мне!
Глава 23. Отцовская гордыня
ДЖАФАР
—
От шелеста голоса, раздавшегося позади меня, в жилах кровь застывает. А когда я оборачиваюсь, не веря своим ушам, из груди вырывается звук поражения, — живая.
Выдыхаю, но пламя злости раздувается лишь сильнее, когда замечаю ее взволнованное лицо и глаза, напоминающие сейчас ночь в безжизненной пустыне. Она боится. Должно быть, я и есть причина ее страха, несмотря на который девушка все же вышла из укрытия, чтобы защитить ведьму, спрятавшую от меня то, что я так отчаянно искал. Кус ом ак! Плевать на Магру. С ней разберусь позже. Сейчас существует только девушка с огненными волосами. Я нашел ее и теперь не могу контролировать то, что волны безумия поднимают внутри меня. Я даже не отдаю себе отчета, в какой момент мои ноги срываются с места.
— Не смей… — разомкнув губы, Джансу хватает ими воздух, выставляя перед собой трясущиеся руки. — Не подходи! — пылко угрожает мне. — Ты больше не прикоснешься ко мне!
Я останавливаюсь, но не потому что она этого потребовала, а потому, что вижу, как ее тело содрогается от дрожи. Кажется, она вообще едва стоит, а когда шоры ярости окончательно сползают с моих глаз, мне удается более ясно разглядеть перепуганную девушку.
Ее болезненный вид, впалые щеки и синяки под глазами, ранее белоснежная алебастровая кожа сейчас воспалена от ожогов, а розовые, словно лепестки цикламена, губы теперь напоминают такыр (1). И чем дольше я разглядываю девушку, тем сильнее разгорается внутри непривычное чувство вины. Но от этого мне хочется прижать ее к себе ещё сильнее, как можно крепче сжать лисицу в руках и зарыться в огненные шелковистые волосы, вдохнуть их солнечный запах, чтобы убедиться, что она не призрак. Что это действительно девушка, похитившая мое сердце, которого, как я думал, у меня не было. Она вырвала его из самых черных глубин и исчезла, оставив мне лишь дикое желание завладеть всей ей.
Делаю несколько вдохов, пытаясь себя успокоить тем, что Джансу жива. И я должен проявить терпение, чтобы не привести ее в еще больший ужас. Но как удержаться, как сохранить проклятую дистанцию, когда вот она, рядом, живая из плоти и крови. Та, что все эти дни ни на секунду на выходила из моей больной головы. И я также осознаю, что с этой минуты терпение должно стать моим воздухом, потому что мне придется добиваться ее расположения с самых низов неприступных стен, а я добьюсь. Другого варианта и быть не может.
Теперь я буду лично контролировать и обеспечивать весь необходимый уход, чтобы ее хрупкое здоровье восстановилось как можно быстрее. Чтобы безжизненные и потухшие глаза вновь вспыхнули тем огнем, что каждый раз вызывал в моей груди бурю. Аллах! Мне не выстоять перед ней! Перед жаждой почувствовать ее. Перед желанием убедиться, что она не мираж. Все эти дни я сходил с ума, бредил, обыскивая все близлежащие земли в поисках той, что завладела моим разумом и мертвым доныне сердцем.
— Не подходи! — предупреждает она, воинственно скалясь подобно волчице, но, когда я все-таки двигаюсь в ее сторону, Джансу тут же теряется. Черт подери, она боится меня. Я так близко, что чувствую этот
Хочется придушить ее за то, что заставила меня пройти через ад, стать слабым перед ней и своими чувствами. Ничего не могу с собой поделать. Даже сейчас она провоцирует своим требованием не прикасаться к ней. Лишает того, что в данную минуту мне нужнее воздуха.
Но все-таки я нахожу в себе силы остановиться, чтобы не провести пальцами по теплой коже. Наверное, еще потому, что сейчас она хрупка и уязвима, как пергаментная бумага. Поэтому я не трогаю девушку, до боли впечатывая ладони в выступающие камни, нависая над ней, а потом отчаянно ударяюсь лбом о стену рядом с ее головой, окончательно заключив в капкан, из которого ей никогда не выбраться.
Дыхание Джансу учащается, вынуждая ее грудь под тонкой рубашкой вздыматься и опускаться. И будь я проклят за свое влечение, когда опускаю взгляд на манящие холмики с торчащими сосками. Всеми силами я стараюсь обуздать разгорающееся желание, приказываю себе забыть вкус девичьих губ и цветочный аромат ее кожи, который сейчас приглушен запахом различных трав.
— Оставь меня в покое, — выдыхает она с дрожью в голосе, а я лишь качаю головой, сильнее впечатывая пальцы в засохшую глину, грозя проломить стену.
— Не проси меня о том, чего я никогда не смогу исполнить.
Внезапно ее ладони упираются в мою грудь, одним лишь прикосновением пропуская сквозь меня чистейший ток. Что она со мной делает?
— Ты причинил мне боль. И если намерен еще раз это повторить, — судорожно облизывает губы, — я клянусь, — ее голос наполняет ярость, которая, правда, слишком быстро гаснет, но все же девушке удаётся прорычать свою угрозу: — Я убью себя.
Эти слова вынуждают меня затаить дыхание и отпрянуть. У самого грудь вздымается от наполняющих ее острыми иглами чувств. Сейчас все ощущается слишком ярко.
— Я не прикоснусь к тебе, — заявляю хрипло, едва справляясь с рваным дыханием. — Обещаю. Не прикоснусь, пока ты не попросишь меня об этом сама.
— Никогда! — вспыльчиво вырывается из ее рта. — Этого не произойдёт никогда.
«Время покажет», — решительно и в тоже время раздраженно проносится в моей голове, но, естественно, ничего подобного я не говорю, лишь неторопливо киваю.
— Я не прикоснусь, — держу ее под фокусом пристального взгляда. — Но это не значит, что ты свободна. Ты моя, Джансу. Хочешь того или нет. И ты вернешься со мной во дворец.
Вмиг в ее нефритах вспыхивает тот самый яростый огонь, смешивающийся с отблеском факелов, освещающих комнату.
Кажется, мои слова придают ей сил. И если ее сила в ненависти, так тому и быть.
— Не вернусь! — яростно. — Никогда больше! Тебе придётся волоком меня тащить, но я все равно не буду принадлежать тебе! Я никогда не оставлю попыток сбежать, а если потребуется, то и покончить с собой. Ты не получишь меня. Мне противно даже смотреть на тебя, чудовище! Твои шрамы ничто по сравнению с тем, как уродлива твоя душа! — она обвинительно тычет в меня пальцем. — Я кричала тебе о своей невиновности, но ты и слушать не хотел, из-за чего я пошла на самый отчаянный шаг, чтобы очистить свое имя, но если бы знала, что это так ужасно, — Джансу переводит дыхание, отчаянно сжимая тонкие пальцы в кулаки, будто вспоминает ту самую ночь, прежде чем прошипеть: — я бы никогда не совершила этого!