Одержимость справедливостью
Шрифт:
– Сейчас, уж точно уходить нельзя. Сразу на нас подумают.
– Причём тут мы? А, я понял, это ты вчера куда-то смылся! Ты настучал! Я при чём тут? Не впутывай меня в свои дела! – обложили, внутри меня всё затряслось. Роза, шлюха эта, нажалуется. Меня крайним хотят сделать, подлецы. И синяк на лице – доказательство! А-а….
– Да не трясись ты так, ничего ещё неизвестно. Это только предположение.
– Не понимаю, почему я? В смысле, почему
Если из училища выгонят, мать не переживёт. Что делать, что делать? Может, сказать им, что это Димка? Говорит, что не он, может, врёт? Стрелки переводит….
– Мы, потому, что не пьём, подозрительно, – тихо говорил Димка, – мы – чужие, а они тут все свои. И пьяные, лыка не вяжут. Милиционер явно в теме, прикормленный….
Да, Димка прав, так и есть, надо спасаться. Забыв про него, я побежал обратно. Картошку ещё не привезли. Димка бежал за мной пытаясь остановить. Подожди ты, подожди….
– Можно мне, глотнуть? – подбежал я к шофёру.
– Ты же, не пьёшь, – шофёр ехидно улыбался.
– Хочу попробовать, Вам что, жалко?
– Пробуй, сколько хочешь, не жалко. У меня ещё много, всем хватит, – водитель протянул открытую бутылку.
Я сделал два больших глотка. Чернило было тёплым и сладким, с запахом гнилых яблок.
– А ты, будешь? – спросил Димку шофёр.
– Нет, я не могу, я же говорил, понос у меня.
Не успел он сказать, как я почувствовал, что понос уже и у меня. Сунув банку Димке в руки, я рванул к лесу. Это, наверное, от волнения, такое бывает. Только бы добежать. «Кальсоны есть запасные?» – вспомнил я тётку-молочницу. Не дай бог, в доме водопровода нет. Что же я в тазике мыться буду, где в доме только одна общая комната…. Пока сидел в ложбинке, развезло. Чернила ударили в голову. Но, стало спокойно, чего это я испугался? Урку- шофёра? Да кто он такой? Они воруют, а я бояться должен? Сволочи! Вот пойду сейчас, и скажу ему в лицо, что он вор! А Димке скажу, что он трус! А Розке скажу, что она шлюха!
– Так, у кого из вас понос, студенты сраные? – спросил шофёр, завидев меня и растянув рожу в своей мерзкой улыбке. Скрестив руки на груди, он, как на показ, выставил свои татуировки.
– Можно мне, с собой вина взять? Хочу девушек угостить, – я не знаю, почему это сказал, ведь хотел сказать совершенно другое.
– Девушек? Девушек можно. Слышь, ты меня познакомь, я с тобой пойду. Возьмём чернила, погудим. Девки-то, хорошие? Подержаться, есть за что?
Кто меня за язык тянул. Увяжется сейчас за нами, урка. Димка выпучил глаза, ишь как разволновался, за свою Розу. Посмотрю я на тебя, когда не ты, а этот урка «баловаться» с ней начнёт.
– Ай,
Ну, урод. У меня отлегло.
– Ты чего, козёл, делаешь? – шипел Димка, – с ума сошёл?
– Сам ты козёл! Всё из-за тебя. Панику поднял.
– Ну да, теперь то уж точно, скажут, что пили, и ещё чернила с собой выпросили. Теперь, надо тихо сидеть.
С банкой в руках, идти через всю деревню. Димка прав. Я сунул банку в траву возле забора.
– Что с тобой происходит, ты пьяный совсем? – Димка банку подобрал.
– Выбрось эту гадость! Никто её пить не будет, – я попытался забрать банку, в конце концов, это я её взял, значит, она моя.
– Почему не будут? Девчонки будут пить. Ты же сам сказал.
– Да я не это имел ввиду! Тьфу, гадость какая.
– Ну не будут, так не будут. Всё равно надо оставить. Это же валюта, можно на что-нибудь обменять. На кусок сала, например, а то только одну картошку едим. Что привезли с собой, всё съели уже.
Пока шли, хмель выветрился, во рту остался лишь сладкий привкус гнилых яблок. Я лежал на своём надувном матрасе и не мог заснуть, прислушиваясь к стонам и вздохам, доносившимся с печки. Я представлял себе, чем они там занимаются, и от этого мутилось сознание. Прислушиваться мешала Светка, которая, как нарочно, вертелась и скрипела кроватью. А ещё говорила, что ничего не слышит. Только когда на печке затихли, я, наконец, заснул.
Утром Роза смотрела на меня с презрением, ничего ты, мол, не сделаешь. Но увидев, что я равнодушен, перестала обращать на меня внимание. Зато Светка, всё заглядывала в глаза, как будто я ей денег должен.
Когда остались с Димкой вдвоём я снова спросил, что они там, на печке делают, что заснуть не могут.
– Экий ты завистник, что же ты хочешь, чтобы я рассказывал? Не знаешь, что с девчонкой делают?
– Ты же сказал, что у вас ничего такого нет.
– И быть не может. Девчонки переживают, что им помыться негде. Уже неделю без душа, а они каждый день мыться привыкли. Мы просто обнимаемся. Она ногами обнимет, и прижимается.
– И не стыдно ей? – я представил себе эту картину и чуть не задохнулся, – это же, неприлично…
– Неприлично, это как ты, тихо сам с собою. А она, нормальная девчонка. Слушай, давай их помоем, чтобы не мучились. Устроим банный день. Деревенские же, моются, прямо в комнате. Не у всех же баня есть.