Одержимость
Шрифт:
На часах половина второго ночи, а его нет. За последние две недели Некрасов уже три раза не ночевал дома. Бывало, Андрон допоздна засиживался в офисе. Тогда сердце ее было спокойно. Но теперь его постоянные задержки не связаны с работой. У Маши нет сомнений – здесь замешана женщина. Это читается в быстрых, ускользающих взглядах Андрона, в его нежелании общаться. И запах…. Запах предательства, постепенно вытесняющий аромат взаимности. Их любовь умирает.
Поднявшись с кровати, Маша подошла к открытому окну. Привычная картина: освещенный неярким светом фонарей кованый забор, перед ним – тонкие силуэты высоких кипарисов, островки розовых кустов,
– У вас золотой характер! – подчеркивает домработница то ли от желания угодить Маше, то ли считая так на самом деле. Собственно, ее никто не просит давать оценок. Особенно когда Маше приходит в голову отчаянная мысль, что больше всего страдают именно женщины с золотым характером.
Неподалеку – соседний дом. За столько лет, что Маша живет здесь, они общаются исключительно официально, остановившись на стадии взаимной вежливости. Это обычные приветствия и дежурные вопросы, на которые можно ответить милой улыбкой. Слова никому не нужны. Маше обидно, что за столько лет она так и не смогла завести дружбу с соседями. Долгое время ее это беспокоило. Она сказала об этом Андрону, а он в ответ лишь рассмеялся, объяснив, что не для того строят дома за городом, отгораживаются заборами, чтобы вдруг впускать в свою жизнь случайных людей.
– Чем меньше будут знать о нашей жизни, тем лучше для нас, – заключил он.
Одиночество окружило Машу высоким забором, словно непроходимыми зарослями терновника. Изменить что-либо не в ее силах. Она живет по правилам мира, в который ввел ее Андрон. Только в нем нет ни лучшей подруги, ни самой что ни есть обыкновенной. Подруги остались в прошлом, где она выживала по своим правилам. Потом появился Некрасов, и все изменилось. Поначалу перемены ее радовали, вызывали восхищение, робость, трепет. Со временем все свелось лишь к ее невероятной привязанности к Андрону, к полной зависимости от его настроения. Маше было этого достаточно. Андрон спешил к ней с работы, и это было самым важным. Теперь она постоянно одна. Лавина дел, которой прикрывается Андрон, – отговорка. Раньше во всех самых сложных, критических ситуациях он находил время для нее.
Не с кем Маше поговорить о том, что творится у нее на душе. Некому ее пожалеть, утешить, дать совет. Ни равнодушным соседям, ни бывшим подружкам, связь с которыми она поначалу старалась поддерживать, а потом все как-то сошло на «нет». Даже по телефону позвонить некому. Маша закрыла глаза, по щекам потекли слезы. Вот до чего она докатилась. Вся ее жизнь сосредоточена в одном-единственном имени – Андрон. Он – воздух, которым она дышит, он – живительная влага, он – любовь и надежда. Он – все! Короткое, безжалостное слово. Но скоро, очень скоро у нее ничего от него не останется…
Она не выдержит правды. Ни возражать, ни оправдываться она не сможет. Она молча примет убийственную новость и постарается выглядеть достойно. Это означает – не рыдать, не умолять, не ставить условий. Истерикой она ничего не добьется, только ускорит разрыв. Ей не нужно ждать откровенного разговора, чтобы понять это. Она чувствует сердцем.
Обняв подушку Андрона, Маша легла. Поджав губы, смотрела в темноту. Взгляд ее был таким, словно она видела что-то доступное только ей. Наконец швырнула подушку на пол. Откинулась на спину и подумала, что было бы здорово вот сейчас, именно сейчас умереть от сердечного приступа. Такого, чтобы не
Повернувшись на бок, Маша поджала колени. Она готова распрощаться с этим миром, если в нем больше не осталось места для ее любви. Это открытие поразило своей безрассудностью. И все же мысль о возможной скоропостижной смерти невероятным образом успокоила ее.
Через несколько минут она уже спала и не слышала, как вернулся Некрасов. Маша спала крепко, а Андрон не хотел ее тревожить. Он лишь бросил удивленный взгляд на подушку, валяющуюся на полу, и отправился спать в кабинет. Правда, в отличие от Маши, ему еще долго не удавалось уснуть. Стоило закрыть глаза, как память возвращала его в прошедший вечер, безумный вечер, полный любви. Теперь любовь ассоциировалась у Андрона лишь с одной женщиной по имени Майя.
– Мам, ты меня позоришь! – Марков отчитывал мать, понимая, что все равно она будет поступать по-своему.
Сколько бы он ни помогал, как бы ни старался удержать мать дома, заставить ее отдыхать было невозможно. Елена Петровна попросту не умела этого делать. Теперь, когда муж умер, она жила в отремонтированной квартире, радовалась успехам сына и тайком от него устроилась консьержкой в соседнем доме. Но как известно, все тайное рано или поздно становится явным.
– Мам, если мало денег, ты только скажи. Нет, ничего не говори. Я буду давать больше без всяких объяснений.
– Ну, что ты, сынок. Мне не нужно больше.
Она не хотела чувствовать себя обузой. Она привыкла работать, содержать себя, рассчитывать каждую копейку, а вот теперь уже сама себе не хозяйка. Ленька обеспечивает ее всем необходимым, она скоро разучится экономить – незачем. Сначала Елена Петровна радовалась, а потом придумала, что в этой бездумной расточительности заключается ее самая большая проблема. Тогда и решила снова начать работать.
– Интересно, сколько ты получаешь в месяц? – не унимался Леонид. – Может быть, тебе нравится само слово консьержка?
– Зарплата и название… Это не имеет значения.
– Еще как имеет!
– Мне скучно сидеть дома! – Елена Петровна ответила таким же тоном. – Были бы внуки, ну, тогда я понимаю. Но ведь ты решил меня не баловать. Живешь бобылем и думаешь, что я радуюсь, глядя на тебя?
– Думал, что радуешься…
– Ага. У других детишки, семья, а у тебя?
– У меня есть то, чего нет у девяноста процентов тех, кого ты приводишь в пример.
– Что же это? – уперев руки в бока, поинтересовалась Елена Петровна.
– Материальное благополучие.
– Одно другому не мешает, и между прочим, у некоторых так и есть! – Она знала, что это удар ниже пояса, но больше молчать не могла.