Одержимый
Шрифт:
– О! – пронзительно закричал женский голос. – Вы напугали меня до смерти!
Подняв глаза от камина, Линдсей увидел перед собой миниатюрную блондинку с огромными голубыми глазами, округлившимися, как блюдца.
– Простите меня, леди Энн, мне следовало известить о своем присутствии.
С губ Энн слетел приглушенный судорожный вздох, и Линдсей заметил, как подсвечник, который она держала в руке, боязливо задрожал.
– Да, вам следовало это сделать, – колко заметила Энн.
– Я думал, что все домочадцы давно улеглись. Не ожидал, что меня кто-то здесь
– Я зашла сюда за книгой. Думала, что вы уже отправились спать.
– Это было бы совершенно напрасной тратой времени. Я бы только ворочался, метался по кровати и ругался все эти часы, не в силах заснуть.
– Хм… – пробормотала Энн и повернулась, чтобы внимательно изучить содержимое книжного шкафа.
Она подняла свечу выше, читая названия на золоченых корешках. Линдсей обратил внимание, как поблескивают прядки в копне волос Энн – бледно-желтые, а не золотистые, как у Анаис. А еще он заметил, что легкая, воздушная красота Энн и ее грациозная, изящная фигурка не заставляют его кровь кипеть от страстного волнения – в отличие от чувственных форм Анаис, неизменно будораживших все внутри и заставлявших его мужское естество возбужденно пульсировать.
Анаис обладала таким соблазнительным телом, что мужчина мог провести много часов, исследуя и смакуя его, – оно было олицетворением мягкой теплоты, дарившей мужчине ощущение комфорта, заставлявшей чувствовать себя любимым. Откровенно говоря, Анаис была воплощением его идеала столько, сколько он себя помнил.
– Какие-нибудь предложения? – спросила Энн через плечо. – Здесь так много книг, что я не знаю, с чего лучше начать.
– А что вам по душе? – Линдсею показалось, что лицо Энн зарделось, но она поспешила отвернуться и сосредоточилась на том, чтобы выбрать книгу.
– Я предпочитаю романы.
– С сюжетами о любви? – поддразнил он.
– Возможно. Я, в конце концов, женщина. А что делает женщина, как не мечтает о любви?
– Женщина? – переспросил Линдсей, с наслаждением продолжая поддевать Энн. – Вам ведь всего тринадцать лет, правда?
Она снова обернулась через плечо и стрельнула в него уничтожающим взглядом:
– Мне уже пятнадцать, милорд.
– Неужели? – пробормотал Линдсей, внимательно изучая Энн, которая встала на цыпочки, чтобы дотянуться до книги. – Когда я уезжал в Кембридж, вы были сущим ребенком.
– Ненавижу, когда меня считают ребенком! – резко бросила она. – Все вокруг забывают, что это давно не так.
– Мои извинения. Вы все еще наслаждаетесь теми готическими сказками о туманных ночах и таинственных вампирах, блуждающих по Карпатам?
Энн обернулась, ее глаза загорелись живым интересом и волнением.
– Это – мои любимые!
– Через два тома справа. Книга с зеленым корешком, – показал Линдсей, когда ее пальцы с почтением коснулись каждого тома. – Думаю, вам это понравится. Достоверно знаю, что мрачный и задумчивый отрицательный герой этого произведения был списан с лорда Байрона.
Энн вытянула книгу с полки и обернулась к Линдсею, прижимая том к груди и расплываясь в улыбке.
– Благодарю вас, милорд. Обожаю мрачных
Он рассмеялся в ответ:
– Тогда приятного чтения, Энн!
Девушка проскользнула было мимо него, но вдруг остановилась. Линдсей поднял глаза на Энн и увидел, что она внимательно рассматривает его, с выражением лица, которое можно назвать насмешливым.
– Почему вы не присоединились к нам в танцевальном зале? – спросила Энн. – Это ведь первый день Рождества, а вы провели весь праздник в одиночестве.
– Я не ощущаю особого веселья, – ответил Линдсей, пожав плечами.
Сказать по правде, он провел остаток вечера в своем тайном убежище, куря опиум после разговора с Анаис. Линдсей не хотел ни чувствовать боль ее отказа, ни принимать действительность, мириться с тем, что она, скорее всего, была потеряна для него навсегда. И он курил, стараясь заглушить страдания, упиваясь бездушной оцепенелостью бесплотной любовницы, которую так старательно пытался скрыть.
– А почему вы в плохом настроении? – не отставала Энн. – Это из-за того, что моя семья – здесь?
– Не будьте несмышленой пигалицей, Энн! Ваше присутствие в этом доме не имеет никакого отношения к моему настроению. Кроме того, сколько праздников Рождества наши семьи провели вместе? Нет ничего странного и нового в том, чтобы разделить праздники с вами и вашими родителями.
– Тогда дело в Анаис, не так ли?
Линдсей замер в своем кресле, изо всех сил стараясь сохранить безразличное выражение лица. О чем Анаис поведала сестре? Неужели призналась своей младшенькой, что он забрал ее девственность? А вдруг Анаис рассказала Энн, что он овладел ею в конюшне, а потом удрал за границу?
– Почему вы уехали тогда? – поинтересовалась Энн, опускаясь на колени и кладя руки на подлокотник его кресла.
Линдсей хотел ответить, но она поспешила продолжить:
– Вы ведь собирались делать предложение – я случайно услышала это из ваших уст, когда вы разговаривали об этом с Уоллингфордом. Но потом вы уехали. Я не могла этого понять: как можно быть таким серьезным со своим другом и таким легкомысленным с женщиной, которую вы любили.
– У нас были… разногласия.
– Она отправилась во Францию. Анаис уверяет, будто эта поездка планировалась за несколько месяцев, но я никогда прежде не слышала об этом ни слова. И узнала о путешествии только тем утром, когда она уезжала. Просто обнаружила ее стоящей у парадной двери в окружении чемоданов. Даже Луиза, горничная Анаис, не сопровождала ее.
– С кем же она уехала, моя лапочка? – ласково спросил Линдсей, подаваясь вперед и обвивая кистью тоненькие пальцы Энн. – Ты можешь сказать мне?
– Она отправилась в путешествие с тетей Милли и Джейн, компаньонкой нашей тети. Вы ведь помните Джейн, не так ли? – осведомилась Энн.
Линдсей нахмурил бровь, тщетно пытаясь вызвать в памяти облик Джейн, компаньонки той пожилой леди.
– Рыжие волосы, веснушки и очки.
– Ах, ну да! – простонал он. – Молодая леди, которая активно участвует в обществе суфражисток! Вот теперь я ее вспомнил достаточно хорошо.