Одержимый
Шрифт:
Сумочка?
Черт, я забыла забрать туфли из починки! Черная замша. Они бы идеально смотрелись с ее костюмом. Срочно нужно что-то придумать. Черт. Черт. Черт.
Кто-то выдернул из-под нее день, словно ковер. Очередной день – время ускользало от нее, работы прибавлялось, списки авторов удлинялись, и все больше звонков оставалось без ответа. Но сегодня она не будет об этом думать. Сегодня она почти не боялась эха собственных шагов, гнавшего ее вверх по лестнице. Она думала о Тони (многоуважаемом Энтони!) Реннисоне.
Она явно ему нравилась.
И он ей нравился, и даже больше того.
Неожиданно Тина, которой всегда приходилось вести себя так, будто она гораздо старше, чем есть на самом деле, снова превратилась в девочку. А еще две недели назад, до встречи с Тони, до их первого свидания, ей было тридцать два, а можно было дать и сорок два, и пятьдесят два.
Тина была невысокая, стриженная под мальчика привлекательная шатенка. Она излучала уверенность благодаря манере держаться. Люди инстинктивно доверяли ей. В школе она была старостой, а сейчас дослужилась до должности шеф-редактора в «Пелхам-Хаус», одном из крупнейших издательств Лондона. За время своей работы она полностью переработала список издаваемой художественной литературы, а сейчас пыталась сделать прибыльной документальную литературу, которая в последнее время переживала спад.
Но сегодня Тина снова была школьницей, которую томило сладкое предвкушение, становившееся все сильнее с каждой пройденной ступенькой, приближавшей ее к машине, к дому.
К свиданию.
Ее «гольф джи-ти-ай», со сломанной выхлопной трубой, стоял на парковочном месте в углу стоянки, под гигантским воздуховодом, похожим на огромного змея, ползущего по потолку. «Гольф» встретил ее резким звуковым сигналом, миганием фар и щелчком открывшихся замков. Тина слегка удивилась, открыв дверь, потому что свет в салоне не включился.
Устроившись на сиденье, она пристегнула ремень безопасности и приготовилась вставить ключ в замок зажигания, как вдруг открылась пассажирская дверь и высокая массивная фигура скользнула на сиденье рядом с ней.
– Помнишь меня? – раздался совсем рядом резкий мужской голос.
Тина похолодела.
– Томас Ламарк. – Мужчина будто перекатывал языком ледышку. – Помнишь меня?
«О господи», – пронеслось у нее в голове. Клетки мозга отказывались функционировать. Машина пахла мужским одеколоном. «Живанши». Тот же самый одеколон, каким пользовался Тони. Но голос был другой. Глубокий, бесстрастный, холодный. В нем была красота стального лезвия. И почти поэтическая музыкальность. Тина схватилась за дверную ручку.
– Нет, – сказала она. – Я вас не помню.
– Ты должна помнить мое имя. Томас Ламарк. Ты не стала печатать мою книгу.
Вокруг никого не было. Было почти восемь вечера. Сторож находился в своей будке, пятью этажами ниже.
– Вашу книгу? – Тина не видела лица мужчины. Она говорила с силуэтом – мощным, угрожающим силуэтом.
– Ты не стала печатать мою книгу.
– Мне очень жаль, – сказала она. – Я… вы… я не помню вашего имени. Томас Ламарк?
– Ты написала мне письмо. Оно у меня с собой.
До нее донеслось шуршание бумаги. Затем она услышала:
– «Уважаемый
Возникла пауза. Тина подумала, сможет ли она открыть дверь и убежать.
– Ты сожалеешь об этом, Тина? В самом деле? Ты действительно сожалеешь об этом? – Мужчина помолчал. – Мне нужно знать. Это очень важно для меня.
На этаже были другие машины. Она подумала, что кто-то вот-вот появится. В ней зажглась надежда. Надо тянуть время. Он просто псих, и только. Просто псих.
– Вы хотите, чтобы я просмотрела вашу рукопись еще раз? – Ее голос срывался, она не могла говорить громко.
– Уже слишком поздно, Тина.
– Мы привлекаем рецензентов со стороны. Я… нам присылают очень много рукописей, и я не могу читать каждую сама. Мы получаем двести рукописей в неделю.
– Моя показалась недостаточно важной для того, чтобы прочесть ее самой, да, Тина?
– Нет, я совсем не то имела в виду.
– А я думаю, как раз то. Ты хочешь сказать, что она достаточно важна для меня, чтобы написать ее, но недостаточно – для тебя, чтобы ее прочесть. Это биография моей матери, Глории Ламарк.
– Глории Ламарк? – эхом отозвалась Тина. Ее горло сжал страх.
– Ты никогда о ней не слышала? – Голос сочился презрением.
– Я… слушайте, пришлите мне еще раз, и я… я прочитаю ее.
Тон голоса изменился, теперь в нем сквозил шарм самого высокого класса. Тина стала надеяться, что все закончится хорошо.
– Знаешь что? Я бы хотел, чтобы все так и было. Поверь мне, я говорю совершенно искренне.
Тина заметила, что в руках мужчины блеснул металл. Затем она услышала звон и шлепок ладони.
– Что это было? – спросила она.
– Монета. Особая монета, принадлежавшая моему отцу. Золотая монета достоинством в двадцать марок, выплавленная в государстве Гессен-Дармштадт в 1892 году, последнем году правления короля Людвига Четвертого. Я только что подбросил ее. Орел и решка. Один и нуль. Выбор одного из двух вариантов. Можно свести к нему все на свете. Так работают компьютеры – ты знала об этом, Тина? Заряжено-разряжено. Вся наша жизнь состоит из двух противоположностей – белого и черного. В этой простоте содержится великая красота. Если бы ты прочитала мою книгу, ты бы знала об этом.
– Я… я прочту ее.
– Нет. Момент упущен. Все в жизни должно происходить в свое время. Ты когда-нибудь думала об этом?
– Никогда не бывает слишком поздно.
– Ты не права. Например, наш разговор случился слишком поздно. – Он снова подбросил монету. – Знаешь, что значит орел?
– Нет.
– Ты бы знала, если бы прочла мою книгу.
5
Господи, и что я в тебе нашла?
Когда-то Аманда отдала бы за него свою жизнь, но сегодня вечером она смотрела через стол на совершенно незнакомого человека.