Одержимый
Шрифт:
Мы сплетаем пальцы у меня над головой.
Рука Гилла ложится на мой живот, вынуждает выгнуться ему навстречу.
— Ты дьявольски соблазнительная, ведьма…
Горячий шёпот будоражит сильнее. Я ещё больше изгибаюсь в пояснице, с силой стискиваю его пальцы своими.
И Гилл медленно входит в меня сзади.
Боже…
Я упираюсь затылком в его плечо, тяжёлое дыхание Гилла обжигает висок. Я ощущаю, как он напряжён, сдерживает себя, чтобы двигаться неторопливо и сводить меня с ума. Чёрт. Как же это…
— Больше
Гилл оплетает руками мои плечи, прижимает мою спину к груди и начинает двигаться интенсивнее.
Сознание разбивают яркие вспышки электричества на каждый его резкий толчок.
Наша кожа липкая от пота, горло рвут бесконечные стоны, пальцы до онемения стискивают кисти Гилла.
С каждой минувшей секундой я всё ближе к тому, чтобы сорваться в желанную пропасть.
И мы падаем.
Вместе.
И этот полёт мне не описать никами словами.
Зато Гилл слова находит. Нецензурные, правда. Но я его прекрасно понимаю.
Нам требуется несколько минут, чтобы прийти в себя, а затем мы забираемся под покрывало и ещё несколько минут просто обнимаемся, слушая дыхание друг друга.
Гилл целует меня в волосы и замечает:
— Надо бы наведаться в душ.
Я киваю и спрашиваю невпопад:
— Гилл, это же не ты ударил Фиону?
Он напрягается, приподнимает мой подбородок двумя пальцами и заглядывает в глаза:
— Почему ты решила, что это мог быть я, Сабрина?
— Она так сказала.
— Когда она успела?
— Заходила ко мне, чтобы пожелать доброй ночи, — усмехаюсь я.
Гилл поджимает губы и отводит взгляд:
— Стерва. — Затем он снова меня обнимает и говорит глухо: — Её избил отец. По её словам. Я поверил, потому что такое уже было. Но теперь сомневаюсь, что и мне она сказала правду.
— Она любит тебя, — шепчу я.
Гилл снова напрягается, молчит некоторое время, а затем выдыхает:
— Я не верю в это, но если это правда… Я попробую снова донести то, что у неё со мной нет никаких шансов. — Он усмехается и покачивает меня в своих объятьях: — Дело в том, что одна ведьмочка прочно привязала меня к себе. И я не хочу пить противоядие.
А я его и не приготовила бы, даже если умела.
Глава 23. Тайлер
Я останавливаю машину у высотки, но выходить не собираюсь. Лог это понимает и возвращается в исходное положение:
— У тебя какие-то дела?
— Да. Нужно съездить в одно место.
— Помощь нужна?
— Нет, сам разберусь.
Логан молчит, но из машины так и не выходит. Через пару мгновений спрашивает деревянным голосом:
— Поедешь к ней?
Я непроизвольно улыбаюсь — хотелось бы. Но тут же осекаю себя и, вздохнув, смотрю на друга:
— Нет, я еду не к Сабрине. Хочу разобраться с Лец.
Меня дико бесит, что Фиона полезла к моей ведьме и наговорила ей всякого бреда. Но, прежде чем
Логан кивает и смотрит прямо перед собой:
— Всё то время, пока мы собирались… да и вчера тоже… Чёрт, только слепой не увидит, что ты ей нравишься. И ты… Заморочился, пожарил ей мясо, накормил. — Логан усмехается: — Заботливый сукин сын. Но знаешь, что мне не даёт покоя? Из нас двоих именно я встретил её первым. Делился с тобой тем, что к ней чувствую. А ты слушал, улыбался и делал вид, что рад за меня…
— Я и был рад, Логан, — глухо говорю я. — А потом встретил её сам. Теперь твоя очередь порадоваться за меня. Если не можешь, я пойму.
— Поймёт он, — снова, но на этот раз горько усмехается друг. — Ладно. Проехали.
Логан выходит из машины, хлопает дверцей и направляется к подъезду. Я наблюдаю, как он вышагивает с поникшей головой и опущенными плечами, и стискиваю пальцами руль. Мне не нравится, что Лог страдает из-за меня, но я надеюсь, что до него скоро дойдёт то, что Сабрина никогда ему не подходила, а он — ей. Будь иначе — минувший год прошёл бы совсем иначе.
Я резко выдыхаю, завожу двигатель и сосредотачиваю все свои мысли на предстоящей встрече.
Район, в котором в школьные годы жила Лец, отличается от остального Беркли унынием и нищетой. Сейчас я понимаю, что далеко не все живущие здесь — пропойцы и лентяи, но в старшей школе считал именно так и терпеть не мог, когда Лец слёзно просила меня приехать за ней сюда или, наоборот, подбросить до дома.
Я останавливаю машину у неприметного серого панельного дома, каких на этой пустой улице десятки, и выхожу из салона.
Барабаню кулаком о хлипкую дверь, но мне никто не открывает. Ни через минуту, ни через пять минут.
Меня начинает соблазнять мысль выломать дверь к чёртовой матери, ворваться в дом, разбудить этого проклятого алкаша, которого не заслуженно считают отцом семейства, и выбить из него правду. Я даже делаю пару шагов назад, чтобы взять разгон, но от соседнего дома доносится старческий скрежет:
— Так на работе он, парень! Нет его дома!
Я смотрю в сторону скрюченного в три погибели старика у клумбы с цветами и спрашиваю:
— А не подскажите, где он работает? Дело срочное — по поводу его дочери. Старшей.
— Нашлась, что ли, пропащая душа? Так в Доках он, загрузить-выгрузить, поезжай туда, спросишь — подскажут.
— Спасибо, старик.
Зарабатываем, значит, на выпивку тяжёлым трудом? Ладно, разберёмся.
До Доков я добираюсь за двадцать минут. Вдали шумит залив Сан-Франциско, перед глазами усердно трудятся громоздкие погрузчики, разгружая причаливший товарный корабль, в лицо светит горячее солнце. Я дохожу до промышленной зоны и удачно натыкаюсь на двух зевак, отлынивающих от работы за сигареткой-другой. Они-то мне и подсказывают, где я могу найти отца Лец.