Одесситки

Приходченко Ольга Иосифовна

— Ага, в подставку воду наливать надо, чтобы растение сосало и корневой системе досталось. — Таня, а это чей портрет?

— Как, не знаешь?

Я покачала головой.

— Екатерина Вторая, императрица, вы на истории разве ее еще не проходили? Это они вместе с князем Потемкиным Одессу решили строить на Черном море. Новый город и порт. Южные ворота России. Дерибас убедил ее, и вместе с Деволаном даже проект разработали. Про них тоже ничего не слышала?

— Ой, забыла. Бабушка что-то такое рассказывала, спрошу у нее еще раз.

— Сама тебе сейчас расскажу. Осип Михайлович Дерибас — самый первый градоначальник

Одессы, а Франц Павлович Деволан — главный архитектор. Все одесситы должны быть благодарны этим людям.

— А откуда вам все это известно? Вы же с растениями возитесь?

— Интересуюсь, в библиотеки хожу, копаюсь в книгах. Вот недавно узнала, что первым документом, где упоминалось название нашей Одессы, было распоряжение Екатерины, им предписывалось строительство «запасного соляного магазина, в котором должно было содержаться миллион двести тысяч пудов соли». Я даже записала в свой блокнот.

— А я родилась в этом соляном складе, на Коганке, хозяин тогдашний, Коган, их под жилье переделал.

— Правда? — изумилась Таня. — А где это?

— На Херсонской, по-старому — на Пастера, в самом начале. Там, где круг трамвайный, а вниз спуск на Пересыпь. Знаете?

— И что, там всё сохранилось?

— Ну да, обещают, правда, каждый год снести эти трущобы, но пока стоят.

— Здорово, я не знала.

— Ничего хорошего.

— Как тебя зовут?

— Олька.

— Почему Олька, а не Оля, Ольга?

— Меня так все называют дома.

— А цветы у вас дома есть? — Татьяна перевела тему разговора.

— Ага, бабушка новые пальмы посадила, старые на Коганке оставили, они очень большие и в комнату к нам не влезли. Всё соседям раздали — и китайскую розу, и фикус.

— А как твоя бабушка пальму посадила?

— Мы съели финики, она косточки в горшок с землёй ткнула, потом поливала, и несколько росточков вылезло. Каждый в отдельный горшок — и все дела. Но Алка цветов не хочет.

— Сестра, что ли?

— Сестра, старшая, она инженером работает. Сейчас в Керчь уехала строить содовый завод.

Так я подружилась с Таней, лаборанткой на Станции юных натуралистов в районе Аркадии. Я не всегда приходила вовремя на занятия, опаздывала почти каждый день, пришлось признаться, что по утрам у меня через день то музыка, то волейбол, а потом ещё хожу маме на работе помогать. В Тане я нашла родственную душу Ей приходилось на станции работать еще уборщицей и сторожем, там же и жила. Девушка, постоянно пересаживая цветы, продолжала мне рассказывать всё новые и новые истории о знатных людях Одессы с тех давних лет, чаще о Дюке Ришелье, его печальной личной жизни, о Потемкине, о том, сколько он сделал для России, сколько построил на Юге, а ему злые языки, недоброжелатели приписывают «потемкинские деревни». Дома Таню дополняла бабушка. Для меня это стало открытием, оказывается, раньше, до революции, в гимназии они всё это учили и знали, как «Отче наш». Бабушка помнила подноготную почти всех улиц, как они назывались раньше и как все старые одесситы продолжали их называть до конца своей жизни.

После занятий мы с Таней иногда прогуливались по ним, только теперь они были, как в песне поётся, Абрикосовой, Цветочной, Гвоздичной, Тенистой... От прежнего мало что осталось. Хорошо хоть дату 22 августа (но нынешнему — 2 сентября) 1794 года, когда

произошла торжественная закладка Одессы, сохранили. Теперь этот день — день рождения Одессы.

...К концу 7-го класса я отрезала себе чёлку на лбу и любовалась собой в маленькое зеркальце, слюнявя волосы над прыщавым лбом, чтобы они прикрывали его полностью. К поступлению в театральное училище готовилась основательно. Первое собеседование прошло успешно, нужно было принести только свидетельство об окончании семилетки и метрику. Мне обещали свидетельство выдать через два дня.

И тут я случайно услышала разговор бабушки с мамой, он касался моей персоны, и вся превратилась в радиоподслушивающее устройство. Не знаю, о чем с бабушкой они говорили раньше, я только концовку застала.

— ...Лучше бы ты за нашей знаменитостью смотрела, — сокрушалась мама. — Где ты встретила учительницу?

— На 7-й, в очереди в магазине. Она сказала, что Олька приходила в школу за выпиской, ну, свидетельством, вроде в техникум хочет поступать. А они уже все документы в новую школу сдали, перевели всех сюда, на 5-ю Фонтана. Теперь больше грязь не придётся месить и заниматься будут в одну смену. Так я её попросила, чтобы ничего Ольке на руки не давали, пусть Алка приезжает и разбирается. А мы с тобой ничего не знаем.

Бабушка продолжала говорить, что это Алка во всем виновата, башку Ольке забивает чёрт-те чем. Посмотри, на кого она похожа. В брюках-дудочках, эта кофта красная простроченная, навыпуск — ужас. Анька, я сама видела, как она волосы распустила и в конский хвост завязала в парадной, чтоб никто не видел, и пошла, виляя задницей и этим хвостом, к трамвайной остановке. Малышня ей вслед кричала, что скоро выйдет закон и всех стиляг будут расстреливать. Стилягой её во дворе называют. Доигрались, это в городе никому нет дела, как кто вынарядится, а здесь одни злыдни завистливые.

— Да не повторяй глупости, какая она стиляга. А Алка, дура набитая, зачем ей такие штаны пошила и эту кофту? Ты эти штаны спрячь, а будет ерепениться — распори, и дело с концом.

После приезда сестры концерт состоялся, но не в театральном училище, а дома.

Бабка орала на маму, что это она во всём виновата, девок распустила, и они теперь сели ей на шею. Мама во всём обвиняла Алку, что это всё её воспитание, нашла, кому довериться. И все вместе они набросились на меня. И что я неблагодарная, что всё для меня делают, от меня только и требуется, что учиться и слушаться. А вместо этого я такое натворила, как самая последняя, решила податься в артистки.

В общем, артисткой я не стала и до сих пор жалею, что не настояла на своем. В четырнадцать лет могла бы, уже взрослая была.

НОВАЯ ШКОЛА

В новую школу я поступила, будучи, как теперь выражаются, морально опустошённой. Два года мечтаний о театральном училище, а точнее и честнее, о сцене, накрылись медным тазом. Единственное, что надолго сохранилось с той поры, — это противное прозвище, которым наградила меня моя старшая сестра. Как только она появлялась на пороге нашего жилища, первое, что произносила, обращаясь к бабке: «Шум за сценой дома? Как она себя вела?» Ну, та ей по полной программе всё докладывала. А чтобы что-то не пропустить, ещё в тетрадке регистрировала.