Один день тьмы
Шрифт:
Воздух дрогнул… или мне это только показалось… и Ловчий, тоже на миг взглянувший в ту же сторону, вдруг немыслимым прыжком оказался передо мной, толкнув меня на снег.
Ему уже приходилось умирать. В первый раз это случилось в глухой Сибирской тайге, пропахшей хвоей и свежей кровью. Он уже не раз ощущал дыхание смерти на своих губах — жгучее, опаляющее, безжалостное.
Только в этот раз все случилось по‑настоящему. Самая последняя
Метель смеялась ему в лицо, и в этом смехе он слышал звон серебряных колокольчиков, точь‑в‑точь таких, как в голосе его Королевы. Бледная призрачная луна кривилась оскаленной волчьей улыбкой.
Он умирал.
Смерть почему‑то пахла сиренью и пылью. У нее были мягкие нежные руки и длинные черные волосы, опутавшие его, словно прочные сети. У нее были удивительные изменчивые глаза — то упрямо‑фиолетовые, то кроткие, медово‑карие…
С той сумасшедшей летней ночи, пропахшей сиренью и пылью, он не видел Нину. Никогда.
А дальше была Сибирь и остатки армии Колчака, вязнущие в снегу и теснимые отрядами красных. И та ночь, когда Господь отвернулся от него. И новая жизнь, в ходе которой он все больше забывал о себе прежнем.
В ту ночь, когда стая решила погонять неопытного новичка, он и стал таким, каким оставался без малого сотню лет — вплоть до того, как впервые встретил глупую девочку с фиолетовыми глазами. Тогда, уйдя от преследователей, он зашел за их спины и начал свою собственную охоту. Свою первую настоящую охоту. Он заплатил им сполна, превратив жестокую забаву в настоящую кровавую бойню. Именно тогда он стал Ловчим и встретил свою Королеву.
Именно тогда окончательно умер молодой, верящий в идеалы офицер по имени Алексей…
— Алексей. Меня зовут Алексей, — проговорил он, проваливаясь в мягкую податливую пустоту.
А с неба сыпались и сыпались серебряные снежные звездочки, завывала метель, будто пела тяжелую тревожную песню.
Глава 5
Сердце подскочило и остановилось, а глаза заволокло темной мутью. Я ощущала в груди сухой жар, словно там горело маленькое солнце.
Я сама не помнила, как оказалась рядом с Ловчим и что было потом. Когда я немного пришла в себя, то поняла, что взбегаю по лестнице. Сверху потянуло морозной прохладой — выход на крышу был уже совсем рядом.
Я выскочила наружу, под безумство колючих снежинок, и тут же в стену около моей головы что‑то стукнулось. Серебряная пуля слишком мягкая, чтобы войти в бетон. Расплющившись, она упала к моим ногам.
Убийца был здесь, совсем близко. Я ясно слышала, как стучит его сердце. Этот звук казался мне звоном набатного колокола и придавал силы. Силы отчего‑то было очень много. Она лилась в меня нескончаемым потоком. Я чувствовала, как она переполняет меня, а мир перед глазами стал необычным, контрастным
Опьянев от втекающей в меня силы, я двинулась к спрятавшемуся человеку. Он снова выстрелил. Один раз, другой, третий. Я видела, как летят в меня пули — большие серебряные мухи. Воздух вокруг нас загустел и стал тягучим, поэтому пули летели очень медленно, с трудом преодолевая его сопротивление, и я без труда отмахнулась от них.
Глупый человек еще пытался стрелять, уже понимая, что все это бесполезно, а затем, когда я подошла уже совсем близко, вдруг вытащил серебряное распятие и, выставив его перед собой, забормотал на латыни слова молитвы.
Его сердце колотилось от страха, и я понимала, что этот страх — мой ключ к нему. Теперь я могу сделать с ним все, что угодно! Он сам дал мне в руки оружие против себя.
— In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti, [11] — бормотал убийца, отгораживаясь от меня большим серебряным крестом.
Его волосы были все в снежной пыли, а на скулах горели два пятна лихорадочного румянца. Бесцветно‑серые глаза широко распахнуты, сухие тонкие губы испуганно дрожат. Боже мой! Он же сам не верит в то, что говорит!
11
Во имя Отца и Сына и Святого Духа (лат.).
Я расхохоталась. Я хохотала, запрокинув лицо к темно‑серому пустому небу. Очень долго и громко. А затем отвела бессильную руку с распятием и сжала вспотевшую, несмотря на зимний холод, ладонь замершего передо мной человека.
— А теперь я отведу тебя во тьму. Чтобы ты своими глазами смог увидеть то, чего так боишься, — сказала я и выдернула разом побелевшего незнакомца из того, что он считал реальностью.
— No! No! — еще шептал он, тщетно пытаясь вырваться.
Страх расходился от него во все стороны, и я пила его — тягучий и сладкий, как мед.
Мы были во тьме, которая уже жадно вцепилась в свою жертву.
— Добро пожаловать в ад! — сказала я, и мой жалкий противник, хотя, судя по всему и не говорил по‑русски, прекрасно меня понял.
Тьма была вокруг него, и я слышала ее хриплый шепот.
«Ты теперь мой, — говорила она ему, еще пытавшемуся сопротивляться. — А знаешь, кому ты служил все это время? Я открою тебе тайну, сын мой. Твой чудесный информатор вовсе не из Ватикана. Он — старейший из вампиров, патриарх Лондонского Дома! Все это время ты работал именно на него!»
Итальянец вздрогнул, разом прекратив сопротивляться. Он поверил — безоговорочно поверил ей, и я отчего‑то знала, что это действительно правда.
Тем временем черные тугие щупальца тьмы опутали его с ног до головы. Он задыхался, ловя широко распахнутым ртом разреженный воздух.
Его серые глаза стали бессмысленными. Кажется, он видел что‑то свое, недоступное мне, и это его чрезвычайно пугало. Не удивительно, думаю, на совести этого человека немало всего, так что даже не сомневаюсь: он весело проведет здесь отпущенную ему вечность.