Один день

Николс Дэвид

— Чем, например?

— Даже не знаю… вернуться на телевидение? Снова попробовать себя в качестве ведущего? — Декстер застонал. — Или освоить одну из закадровых профессий. Продюсер, к примеру, или режиссер. — Декстер поморщился. — Или… или фотограф! Ты же раньше только и твердил о том, что хочешь стать фотографом. Или что-нибудь связанное с едой — ты мог бы… я не знаю… ну, в общем, делать что-нибудь, связанное с едой. А если ничего не сработает, у тебя всегда есть твой троечный диплом по антропологии! — Она ободряюще похлопала его по ладони. — Антропологи всегда нужны. — Он улыбнулся, но потом вспомнил, что не должен улыбаться. — Ты здоровый, способный, финансово независимый, умеренно привлекательный молодой

отец, которому чуть больше, чем немного за тридцать, и чуть меньше, чем сорок. Ты… в порядке, Декс. Тебе просто нужно вернуть уверенность в своих силах.

Он вздохнул и снова посмотрел на канал:

— Так это была твоя воодушевляющая речь?

— Именно. Подействовало?

— Мне по-прежнему хочется утопиться в канале.

— Может, тогда пойдем? — Она оставила деньги на столике. — До моего дома еще минут двадцать в ту сторону. Можем пойти пешком или взять такси. — Она начала вставать, но Декстер не двинулся с места.

— Хуже всего то, как мне не хватает Жасмин. — Эмма снова села. — Я просто с ума схожу, стоит мне подумать о том, что я даже не смог стать хорошим отцом.

— Брось…

— А так и есть, Эм… отец из меня совсем никчемный. Мне не нравилось им быть и не хотелось им быть. Всё время, пока я и Сильви изображали идеальную семью, я только и думал: это ошибка, это не для меня. Я думал: боже, как я хочу снова нормально высыпаться, иметь возможность уехать на выходные или просто уйти из дому допоздна, развлечься! Я хотел быть свободным, сбросить с себя обязательства. И вот теперь моя мечта сбылась, и всё, что я делаю, — сижу среди неразобранных картонных коробок и скучаю по дочке.

— Но вы же видитесь.

— Один паршивый денек с ночевкой раз в две недели?

— Но ты мог бы видеться с ней чаще, попроси ее мать, чтобы оставляла ее на дольше…

— Я так и хочу! Но ты бы видела ужас в ее глазах уже сейчас, когда ее мать уезжает, словно она хочет сказать: «Не оставляй меня здесь, с этим странным унылым дядькой». Я покупаю ей столько подарков, на это уже грустно смотреть — целые горы, каждый раз, когда она приезжает, точно каждый раз Рождество. Потому что, когда мы не открываем подарки, я попросту не знаю, что с ней делать. Когда мы не открываем подарки, она просто начинает плакать и звать мамочку, подразумевая мамочку и этого придурка Кэллума. И я даже не знаю, что ей покупать, потому что каждый раз, когда вижу ее, она уже совсем другая. Казалось бы, прошла всего неделя, десять дней, а она так изменилась! Она уже ходит, а я даже не видел, как она сделала первый шаг. Разве это правильно? Разве мог я такое пропустить? Ведь это моя забота, моя. А ведь я даже ничего плохого не сделал, и вот вдруг… — Голос Декстера дрогнул, и он умолк. Но тут же сердито продолжил: — А этот ублюдок Кэллум может проводить с ними сколько угодно времени в своем прекрасном особняке в этом долбаном Поттерс-Бар…

Но прилив гнева не мог скрыть дрожь в его голосе. Декстер резко замолчал, закрыл ладонями нос и широко раскрыл глаза, словно пытаясь не чихнуть.

— Ты в порядке? — спросила она, положив руку ему на колено.

Он кивнул.

— Я не все выходные буду таким, обещаю.

— Я не против.

— Я против. Это унизительно. — Он резко поднялся и взял сумку. — Прошу тебя, Эм. Давай о чем-нибудь другом поговорим. Расскажи что-нибудь. О себе.

Они зашагали по берегу канала, обогнули площадь Республики и свернули к востоку, на Рю Фабур-сен-Дени. Эмма рассказывала о работе:

— Вторая книжка — это продолжение. Вот какое у меня богатое воображение! Уже три четверти книги готовы. Джули Крисколл едет в школьный экскурсионный тур в Париж, влюбляется во французского мальчика, и ее опять ждет куча приключений — сюрприз, сюрприз! Это мое объяснение, почему я в Париже. Исследую местность.

— А

первая часть продается хорошо?

— Судя по всему. По крайней мере, мне уже заплатили за две книги вперед.

— Правда? Два продолжения?

— Боюсь, что так. Говорят, что «Джули Крисколл» — это бренд. Видимо, поэтому и деньги. Хорошо иметь свой бренд! И еще мы ведем переговоры с телеканалами. Они хотят сделать программу. Мультипликационное шоу для детей на основе моих иллюстраций.

— Серьезно?

— Самой с трудом верится. Абсурд, правда? Я работаю на телевидении! Я — ассистент продюсера!

— И что это значит?

— Да ничего. Ну да я не возражаю. Мне так нравится! Но я хотела бы однажды написать книгу и для взрослых. Собственно, именно об этом я всегда мечтала — написать великий серьезный роман о положении вещей в нашей стране. Смелое и вечное произведение, раскрывающее глубины человеческой души, а не кучу глупостей про поцелуи с французскими мальчиками на дискотеке.

— Но ведь твоя книга не только об этом.

— Возможно. Может, так всегда и бывает: хочешь изменить мир посредством литературы, а в конце концов думаешь: достаточно и пары веселых хохм. Нет, вы только меня послушайте — тоже мне, деятель искусства!

Он по-дружески толкнул ее локтем.

— Что?

— Я просто рад за тебя. — Он обнял ее, сжал ее плечо. — Ну надо же, писательница. Настоящая писательница. Наконец-то ты делаешь то, о чем всегда мечтала.

Так они продолжили путь, смущенно и неловко; сумка била его по ноге. Наконец ему стало слишком неудобно, и он убрал руку.

Они шли и шли, и постепенно их настроение улучшилось. Завеса туч развеялась, и с началом вечера Фабур-сен-Дени обрела новый облик. Неряшливая, яркая, шумная, эта улица местами напоминала восточный базар; жизнь здесь бурлила, и Эмма украдкой поглядывала на Декстера, точно экскурсовод, с интересом проверяющий, всем ли довольны туристы. Они пересекли широкий и шумный Бельвилльский бульвар и продолжили свой путь на восток, между 19-м и 20-м округами. Поднимаясь по улице, Эмма показывала ему свои любимые бары, рассказывала об истории района, Пиаф и Парижской коммуне 1871 года, местной китайской и североафриканской диаспоре, а Декстер слушал одним ухом и думал о том, что случится, когда они наконец окажутся в ее квартире. «Послушай, Эмма, насчет того случая…»

— В общем, это как наш Хэкни, [56] только в Париже, — заключила она.

Декстер улыбнулся той своей улыбочкой, которая особенно раздражала Эмму. Она толкнула его в бок:

— Что смешного?!

— Только ты могла приехать в Париж и поселиться в районе, похожем на Хэкни.

— А мне кажется, тут интересно.

Наконец они свернули в тихий переулок и подошли к двери, напоминающей дверь гаража. Эмма набрала код и толкнула тяжелую створку, надавив на нее плечом. Они вошли во внутренний двор — невзрачный и грязный, куда выходили окна всех квартир. На ржавеющих балконах висело белье; цветы в пыльных горшках медленно увядали под вечерним солнцем. По двору разносилось эхо телевизоров, настроенных на разные каналы, дети играли в футбол теннисным мячом, и Декстер почувствовал легкое раздражение. Репетируя этот момент, он представлял себе тенистую площадь, окна со ставнями и видом, к примеру, на Нотр-Дам. Конечно, и этот двор был неплох, в нем даже был некий урбанистический шик, но было бы проще, если бы обстановка была чуть более романтичной.

56

Хэкни — район в Восточном Лондоне с довольно пестрым этническим составом населения.