Один день
Шрифт:
— Извините, мы случайно не знакомы?
Кто-то положил руку ей на плечо; знакомый голос. За ее спиной сидел Декстер, пьяно улыбался и держал в руках бутылку шампанского.
Эмма подставила бокал:
— Вполне возможно.
Под восторженные крики гостей музыканты заиграли, и все внимание переместилось на танцпол, где Малькольм и Тилли отплясывали рок-н-ролл под свою «особую» песню, «Девушка с карими глазами», [48] подергивая ногами и выставив вверх большие пальцы рук.
48
Песня
— Боже! И с каких пор наши ровесники стали танцевать, как старперы?
— Говори за себя, — сказал Декстер, пододвигая стул.
— А ты разве умеешь танцевать?
— А ты разве не помнишь?
Эмма покачала головой:
— Я имею в виду не танцы на барной стойке, когда вокруг все свистят, а ты срываешь рубашку. Я говорю про настоящие танцы.
— Умею, конечно. — Он взял ее за руку. — Хочешь, покажу?
— Давай потом.
Им приходилось кричать, чтобы услышать друг друга. Декстер встал и потянул ее за руку:
— Давай слиняем куда-нибудь. Только я и ты.
— Куда?
— Не знаю. Говорят, здесь есть какой-то лабиринт.
— Лабиринт? — Помедлив немного, она встала. — Что же ты сразу не сказал?
Взяв бутылку и два бокала, они незаметно выскользнули из шатра в ночь. Было еще тепло, и в чернильном летнем воздухе над головой носились летучие мыши. Эмма и Декстер шли к лабиринту по розовому саду, держась за руки.
— И каково это, — спросила она, — видеть свою бывшую пассию в объятиях другого мужчины?
— Тилли Киллик не моя бывшая пассия.
— Ох, Декстер… — Эмма медленно покачала головой. — Ты неисправим.
— Не понимаю, о чем ты.
— Это случилось, дай-ка подумать… в декабре тысяча девятьсот девяносто второго года, в той квартире в Клэптоне. Там, где всегда пахло жареным луком.
Декстер поморщился:
— И как ты узнала?
— Ну, когда я уходила в универмаг, вы делали друг другу массаж ног, используя мое лучшее оливковое масло. А когда вернулась из универмага, Тилли плакала, а на моем лучшем ковре, на диване, кухонном столе и половине стены были жирные отметины от лап. Внимательно изучив улики, я пришла к такому выводу. А еще ты оставил свое приспособление для предупреждения беременности на крышке мусорного ведра — вот это было мило.
— Неужели? Извини.
— И к тому же Тилли мне все рассказала.
— Правда? — Он покачал головой, чувствуя себя преданным. — Это должно было стать нашим секретом!
— Женщины говорят о таких вещах, знаешь ли. Какой смысл обещать, что сохранишь тайну, — все равно рано или поздно все всплывет.
— Запомню на будущее.
Они подошли
— Думаешь, это хорошая идея?
— А разве это так сложно?
— А что если мы заблудимся?
— Будем ориентироваться по звездам или еще как-нибудь.
— Так ты уверен, что стоит это сделать?
— Не бойся ты так. Это всего лишь кусты. — Дверь со скрипом отворилась. — Направо или налево?
— Направо, — ответила Эмма, и они шагнули в лабиринт. Снизу высокая изгородь подсвечивалась разноцветными лампочками, и воздух был наполнен запахом лета, густым, головокружительным, почти маслянистым от теплых листьев.
— А где Сильви?
— С ней все в порядке — Кэллум ее обхаживает. Он сегодня просто душа вечеринки, весь из себя обаятельный ирландский миллионер. Решил ему не мешать. Мне с ним больше не тягаться. Слишком утомительно.
— Дела у него идут что надо.
— Я в курсе.
— Разводит лангустинов.
— Знаю. Он только что предложил мне работу.
— Заводчиком лангустинов?
— Не уточнял. Хочет обсудить со мной мои перспективы. Сказал, в бизнесе главное люди. Что бы это ни значило.
— А как же «Спортивный экстрим!»?
— А, это… — Декстер рассмеялся и потер затылок одной рукой. — Видела?
— Не пропускаю ни одного выпуска. Что может быть прекраснее в три часа ночи, чем узнать что-то новое о трюковых велосипедах? Больше всего мне нравится, когда ты говоришь «улетный».
— Они меня заставляют так говорить.
— «Улетный» и «чумовой». «А сейчас мы покажем вам пару чумовых олдскульных трюков».
— А мне кажется, у меня неплохо получается.
— Не всегда, дружок. Налево или направо?
— Кажется, налево. — Некоторое время они идут в тишине и слушают мелодию песни Стиви Уандера, которую играют музыканты. — Как твоя книга?
— Ничего, когда руки доходят. А большую часть времени я просто сижу за компьютером и грызу печенье.
— Стефани Шоу сказала, что тебе дали аванс.
— Совсем немного, хватит, чтобы продержаться до Рождества. А там посмотрим. Возможно, вернусь в школу на полную занятость.
— А о чем она? Твоя книга.
— Пока не знаю.
— Она ведь обо мне, правда?
— Да, Декстер, целая толстая книга исключительно о тебе. Я назвала ее «Декстер Декстер Декстер Декстер Декстер». Направо или налево?
— Давай попробуем налево.
— А если серьезно, это книга для детей. Для подростков. Там про мальчиков, про любовь и все такое. Про школьную пьесу — помнишь ту постановку «Оливера», что я делала много лет назад? Комедия.
— Что ж, писательство идет тебе на пользу. Выглядишь хорошо.
— Правда?
— Несомненно. Кто-то из наших похорошел, кто-то, наоборот, выглядит хуже. А вот ты явно похорошела.