Один год
Шрифт:
И он показал на горло.
– Почистим желтые? – спросил вдруг из темного угла притаившийся там чистильщик сапог.
– Зачем ты с ним? – спросил Жмакин. – Зачем он тебе нужен?
– Он мне вовсе не нужен, и вовсе я не с ним, – спокойно произнесла она. – Мне, Леша, никто ведь не нужен…
– Давай почищу желтые, – опять сказал чистильщик и сердито ткнул Алексея щеткой в ногу. – Почистим, начальник?
Алексей поставил ногу на ящичек, чистильщик принялся за работу. Потом, взявшись
– А Гофмана своего кинула?
– Потерялся наш Гофман, – сказала она, прижимаясь лицом к плечу Алексея.
Он засмеялся, потом закашлялся папиросным дымом и сказал:
– Я б его зарезал, не посмотрел, что моя жизнь будет окончательно кончена. Но только курей я не могу резать. Курица твой Гофман, хотя с виду довольно интересный.
Кашляя, он тряс головой и крепко сжимал ее холодную руку в своей горячей, уже загрубевшей ладони.
– Табак какой непривычный, – говорил Жмакин. – Ужас, какой табак. И тебя бы, как это ни странно, я насмерть зарезал, слышишь, Клавдя!
– Ох, страшно, – смеясь и все теснее прижимаясь лицом к его плечу, ответила она. – Ужас как страшно!
Потом она стала расспрашивать. Он отвечал ей про то, как живет, и что делает и, кто ему стирает белье. Мимо шла лоточница с мороженым, он подозвал ее и купил порцию за девяносто пять копеек. Но деньги он куда-то сунул и никак не мог найти. Лоточница стояла в ожидании, он все рылся по карманам. Клавдия поглядывала на него снизу вверх и облизывала мороженое.
– О, черт, – сказал Жмакин и принялся выворачивать карманы наружу. Денег не было.
Клавдия положила мороженое на бумажку, открыла сумочку и заплатила рубль. Лоточница дала ей пятак сдачи и ушла.
– История, – сказал Жмакин растерянным голосом, – тиснули у меня последнюю двадцатку. Я ее вот сюда пихнул, в кармашек.
Клавдия внезапно взвизгнула, захохотала и затопала ногами по песку.
– Ну, чего ты, дура, – сказал он, – чего смешного? Залезла какая-то сволочь в карман и тиснула…
У нее по лицу текли слезы, она швырнула в песок недоеденное мороженое и так хохотала, что Жмакину сделалось обидно.
– Да брось ты, – сказал он, – хороший смех!
И, подумав, добавил:
– Очень даже просто. В Пассаже тиснули, в подъезде. Такая толкучка безумная, а милиция ушами хлопает…
Клавдия опять прыснула, тогда он превратил все в шутку:
– Я же знаю, сам тут работал. Если с умом, толково можно действовать.
И, вновь рассердившись, передразнил чистильщика:
– Почистим желтые, почистим желтые! Одна банда! В пикет бы надо пойти, объяснить им по-русски, что к чему!
– Да ну тебя! – сказала Клавдия. – Еще в пикет!
Вечерело.
Погодя
– Господин Гофман справил?
– Господин! – поморщившись, сказала она. – Какой ты, Лешенька, право, дурачок! Ну, вставай, пойдем!
И потянула его за руку.
На вокзале они влезли в вагон посвободнее и встали в тамбуре. По радио говорили о капитуляции Варшавы. Клавдия спросила шепотом:
– Тебя в военкомат вызывали?
– Ага, – быстро соврал он, – два раза.
– Без паспорта-то?
– А чего особенного? Паспорт мне подготавливается.
И он показал ей новенькое водительское удостоверение с фотокарточкой, где у него было старательное лицо.
Они стояли очень близко друг к другу, Клавдия дышала на него, и глаза у нее сделались робкими и печальными. Он держал ее руку в своей и перебирал пальцы.
– Теперь скажи, – велела Клавдия, – путаешься с девочками?
– Нет, – ответил он.
– И ничего такого не было?
– Одна была, Любочка, – запинаясь, сказал он, – но только я ничего такого не позволил себе. Ты что, не веришь?
– Дрянь какая, – сказала она, – сволочь паршивая…
Отвернулась и замолчала.
– Ну чего ты, Клавдя, – сказал он, – даже странно, Клавдя, а Клавдя?
Он дотронулся до нее, она ударила его локтем и всхлипнула.
– Чтоб я провалился, – сказал Жмакин, – чтоб мне руки-ноги пооторвало, чтоб я ослеп навеки. Слышь, Клавдя?
Она молчала.
– Играете со мной, – сказал он, – сами с Федькой путаетесь. Знаем ваши штучки!
Клавдия засмеялась со слезами в голосе, повернулась к нему, взяла его за уши и поцеловала в рот.
– Вор, жулик, бандит, – сказала она, – на что ты мне нужен, такая гада несчастная…
Поезд остановился.
Рядом стоял другой, встречный.
– Пойдем ко мне ночевать, – сказала Клавдия, – иначе я умру. Бывает, что среди ночи я проснусь и думаю, что если ты сейчас, сию минуточку не придешь, то я умру. С тобой так бывает?
– Нет, как раз так не бывает!
– А как бывает?
– Как-нибудь, – сказал он.
– А знаешь, – сказала она, – я тебя теперь все равно не отпущу. Это точно, как в аптеке. Точно и навечно.
Она говорила быстро, он никогда не видел ее такой.
– А мне отец знаешь, что сказал, знаешь? Он сказал: «Клавка, рожай. Ничего, прокормимся. Я заработаю. А ты маленько отойдешь – сама работать будешь. Бабка справится». Бабка тоже говорит: «Справлюсь», но плачет. В три ручья плачет. Стыдно ей, что без мужа. Какие глупости, правда?
– Я хвост собачий, – сказал Жмакин, – я не муж.