Один на один с Севером

Уэмура Наоми

Я растерялся. Что делать? Что же делать? Мой остров, только что такой большой, сокращался у меня на глазах, как шагреневая кожа! Трещины покрыли его вдоль и поперек. В панике вытащил передатчик, с отчаянием решив, что мне ничего не остается делать, как сообщить на базу о том, в какое я попал положение, и попросить о помощи.

Я настраивал передатчик, когда под палаткой молнией пробежала трещина. Только сейчас, увидев ее, я словно пришел в себя и начал соображать. Отчетливо осознал, что передатчик в такой ситуации не поможет. К тому времени, как прилетит вызванный сюда сигналом бедствия самолет, со мной будет уже все кончено. В такой ситуации надо рассчитывать

только на собственные силы. Другой возможности остаться в живых у меня нет. «Спокойно! Только спокойно!» — уговаривал я себя.

Быстро свернул палатку и что-то замешкался у нарт. Вдруг случайно поднял глаза и застыл от удивления и радости: между моим островом и местом, откуда я недавно сюда переправился, заклинило ледяной блок, образовавший своеобразный перешеек, по которому можно было бы возвратиться назад. Я сразу погнал туда собак, но те, чуя опасность, перед самым входом на него уперлись лапами, решительно показывая свое нежелание повиноваться мне. Нельзя терять ни минуты. Я бью по поводкам ломом, который был у меня в руке, и кричу что есть мочи: «Яя! Давай!»

Здесь решался вопрос о жизни и смерти. Куро наконец подчинилась и ступила на этот кусок льда, ненадежно застрявший между льдинами. Это увлекло и остальных собак, и вскоре мы оказались по ту сторону спасительной переправы, оставив опасное место позади.

Некоторое время я не мог шевельнуться и, кажется, не дышал. Меня колотило от страха. Плыть бы мне под обломками ледяного острова, сделай я хоть один неверный шаг!

Итак, я возвратился со льдины на свое прежнее место — старый лед — и разбил палатку. Было половина пятого. Я понимал, что старый лед не дает сам по себе гарантии полной безопасности. Но обнадеживало то, что кругом расстилалась равнина. Это почти исключает опасность быть отрезанным и отнесенным течением. Оставив собак привязанными к нартам, чтобы они были готовы к отправлению, я воткнул лом в снег и, не раздеваясь, прилег.

Перебирая в памяти события последних дней, прихожу к выводу, что я часто пренебрегал опасностью. К тому же стал забывчив и рассеян и потерял несколько нужных вещей, в том числе привезенный недавно шест. В прошлом я не замечал этого за собой. И всю эту историю с переходом на остров, как, впрочем, и ту, когда я ехал по ломающемуся льду, можно объяснить только моим легкомыслием и несерьезным отношением к опасности. Я стал излишне суетлив и знаю почему: несколько дней назад из очередного сеанса радиосвязи я узнал, что экспедиция японских университетов достигла примерно той же широты, что и я. Меня это обеспокоило, я стал нервничать, спешить, а в результате и появилась эта цепь ошибок. Я перестал заботиться об обеспечении полной безопасности своих действий, которым должна предшествовать абсолютная уверенность в правильности избранного пути. А ведь в Арктике любая ошибка может стать роковой. Сейчас не экспедиция японских университетов должна занимать мои мысли. Мне необходим мо хладнокровие, без которого немыслимы спокойные и последовательные поступки, ведущие к достижению цели.

Вечером во время сеанса радиосвязи с Авророй я разговаривал с оказавшимися там Алланом Джиллом и его коллегой — англичанином Уолли Хербертом, которые задумали совершить путешествие вокруг Гренландии. Джилл несколько лет провел в Арктике и считается знатоком ее природы. Он сообщил, что завтра они вылетают из Алерта к северо-западной части Гренландии. Оттуда они направятся в сторону мыса Моррис-Джесеп, обогнут его и выйдут к восточному гренландскому побережью. Еще он сказал, что из-за торосов совершенно невозможно пройти на

нартах от Канады до Гренландии. «Поэтому…» — тут связь прервалась, и следующее, что я услышал после того, как она наладилась, было: «Наоми, после сильного ветра льды приходят в движение. Останавливаются они спустя полдня-день. Ни в коем случае не отправляйся в путь, пока они не остановятся».

Теперь-то я знал, что такое движущиеся льды, только что они сыграли злую шутку со мной. Наверное, и он видел все это собственными глазами, когда был на полюсе. «Не торопись, не нервничай. Максимум осторожности», — говорил он. Я узнавал Джилла. Они будут двигаться на собачьих упряжках. На тот случай, если они встретятся с открытой водой, у них есть лодка, специально сделанная для этого из тюленьей кожи. Тогда они будут спускаться к югу по воде.

Через огромное расстояние я горячо пожелал им, чтобы у них достало мужества в этом трудном испытании.

20 апреля

Переменная облачность. Температура воздуха — минус 20 градусов. Ветер северный.

Вчера весь день пропетлял на нартах в тщетных поисках места переправы. Смертельно уставший, я даже не смог взять в руки дневник. На уме у меня только одно — когда же замерзнет вода? Только этого я хочу, только этого жду. Собственно говоря, она уже начала замерзать: вчера толщина льда составляла три сантиметра, сегодня же — пять. Вчера я не мог еще наступить на него, а сегодня уже стоял. Но лед все-таки еще недостаточно прочный. Ехать по нему нельзя: скоро окажешься в воде.

Желанный берег находится примерно на расстоянии километра. Меня отделяет от него водная преграда, по самой середине которой плывут большие и маленькие льдины самой различной конфигурации.

В семь часов вечера, после сеанса радиосвязи с Авророй, беру лом и вновь иду смотреть новый лед. Отхожу от места стоянки примерно на 100 метров. С помощью лома пытаюсь определить толщину льда и вдруг вижу, что к выступающему с моей стороны краю берега, образованному новым, только что замерзшим льдом, вплотную приблизилась плывущая мимо льдина. Не долго думая, я на четвереньках подползаю к краю и благополучно перебираюсь на нее. Продвигаясь дальше по льдине в северо-восточном направлении, я достигаю места, где ширина полосы воды, очевидно, наиболее узкая — 30–50 метров, но и это слишком много. Приходится вернуться обратно.

Однако находиться в палатке весь день нет мочи: от безделья можно рехнуться. В надежде отыскать хоть сколько-нибудь подходящее место, откуда можно было бы завтра начать продвижение вперед, я свертываю палатку и после дополнительного сеанса связи с Авророй в девять часов отправляюсь, в путь в северо-восточном направлении. Но через час мне приходится ни с чем вернуться обратно. Единственной добытой мною информацией было то, что повсюду мой путь преграждали торосы. Впрочем, я не ждал чего-то невероятного от своей разведки, куда отправился, просто чтобы чувствовать себя «при деле». В 50 метрах от полосы открытой воды я вновь расставил палатку.

Когда утром я проснулся, то увидел страшную картину: место, где я раньше ставил палатку, было перерезано трещиной, пролегавшей в 10 метрах от теперешней стоянки. Если бы трещина чуть-чуть изменила свое направление, то этого было бы достаточно, чтобы я вместе с палаткой оказался под водой. Меня вновь охватил страх. Что же мне сделать, чтобы вытравить его из сердца? Мне столько раз приходилось испытывать это чувство, но каждый раз, когда оно появлялось, я не знал, как с ним бороться, у меня не было средства против него.