Один над нами рок

Краковский Владимир Лазаревич

Куракина, но странный посетитель сделал протестующий жест.

“Сначала разрешите немного по командовать вашими слугами”,- попросил он, сглотнув голодные слюни. Удивленная просьбой княгиня хотела выставить нахала вон, но безукоризненная итальянская речь пробудила в ней сладостные воспоминания об одном вечере, проведенном ею в гондоле с племянником венецианского дожа, и, размягченная воспоминаниями, она, махнув ладошкой, сказала: “Не знаю, что означает ваша странная просьба, но здесь так скучно, что я готова ее выполнить. Даю вам четверть часа”.

Получив

пятнадцатиминутный, так сказать, карт-бланш, предок нашего Дантеса не стал долго раздумывать. Он закричал слугам:

“Этот диван мигом туда!.. Эти кресла – вдоль стены, а эти вообще

– вон!.. И не только из комнаты, из дома!.. Эти сенжерменские часы перенесите с клавесина на камин, а этрусскую вазу с него разбейте, она не этрусская… Клавесин тоже выбросьте на улицу, этот цвет музинструментов уже лет пять как устарел…”

Он покомандовал так минут десять, и гостиная, в которой все происходило, преобразилась. Она приобрела сказочно восхитительный вид. Цвет стен дружил с формой кресел, камин смотрелся добрым генералом. Даже сенжерменские часы затикали веселей.

У княгини перехватило дух и, теряя сознание от красоты окружающего, она пролепетала: “А не могли бы вы, сударь, так покомандовать и в других комнатах?..”

“Охотно”,- ответил предок Дантеса, подхватывая падающую навзничь хозяйку…

Дворец он покинул затемно, так и не угощенный расстегаями, но зато с увесистым конвертом. “В ближайший трактир!” – крикнул он извозчику и ткнул его кулаком в спину. Он уже видел, что извозчиков в России принято тыкать кулаком в спину.

Трактир был уже закрыт, хозяина пришлось поднять с постели.

“Шнель! Цито! Цито!” – кричал он ему на знакомых языках. Хозяин кланялся, бормотал: “Будьсделано”,- и ставил на огонь большие сковородки…

В ту ночь предок Дантеса впервые в России нажрался.

Наутро он проснулся знаменитым. Княгини, графини, баронессы и купчихи первой гильдии толпились у дверей его номера в обшарпанной третьеразрядной гостинице. Они уже прослышали о его искусстве и, размахивая увесистыми конвертами, наперебой приглашали к себе…

Когда на третьей неделе своей славы он выходил из дома купца

Семибрюхова, у крылечка его поджидал востроносый репортеришка

“Биржевых ведомостей”. “Расскажите немного о себе,- попросил репортеришка.- Где вы учились искусству обустраивать Россию? У кого?”

Широко шагая по Невской першпективе уверенным шагом, предок

Дантеса ответил: “Ни у кого”.

Востроносый едва поспевал за ним. “Вы знаменитый в России мастер,- говорил он, задыхаясь.- Как называется ваша профессия?”

Предок остановился и лениво пожевал пополневшими губами.

“А хрен ее знает! – сказал он после некоторого молчания.- Лишь бы деньги платили”.

“Хрен его знает” он сказал по-итальянски, а “Лишь бы деньги платили” – по-русски, так как уже начинал понемногу овладевать этим языком.

Английское слово дизайнер появилось лишь спустя два века…

Обычно мы перебивали нашего

начальника после первого десятка слов. Да он больше за один раз старался и не говорить. Он нас боялся. Мы держали его в черном теле. С тех пор, как в страну пришла демократия, мы все время держали его в нем.

Но в тот раз мы слушали его, не роняя звуков. Продолжая повествование, Дантес рассказал, что в конце концов его предка пригласил к себе сам император – то ли Павел Первый, то ли еще его дед,- точных сведений у Дантеса не было. Приглашение от императора последовало уже после того, как предок обустроил жилища всех именитых граждан Петербурга.

Примчавшись во дворец, предок рухнул на колени. Он даже пытался поцеловать туфлю царя. Но тот, несмотря на восемнадцатый век, повел себя демократично: туфлю целовать не дал, поднял предка с пола, шутливо заметив: “В коленях правды нет”, а затем уже серьезно спросил: “Сумеешь за неделю обустроить мой кабинет так, чтоб в нем витали одни только державные мысли? Наслышан я о тебе”.

“О, ваше-с величество-с! – воскликнул предок.- Все державные мысли-с и так-с почитают за честь-с обитать в вашем-с кабинете-с”. Недавно овладев русским языком, он злоупотреблял частицей “с” – как все неофиты, не зная чувства меры.

“Не имею резона тебя переубеждать,- усмехнулся император.- Итак…”

“С превеликим-с удовольствием-с”,- прошептал в глубоком поклоне предок.

В тот же день он принялся за дело. Выбросил из кабинета изящное бюро с инкрустацией и поставил дубовый письменный стол со столешницей в ладонь. Кресла заменил стульями с прямыми спинками. Установил просторный книжный шкаф и велел принести из

Эрмитажа настоящую этрусскую вазу. Стены облицевал орехом и спустил пониже люстру. Вместо штор повесил гобелены. Вместо картин, писанных маслом, – офорты. К субботе работа была закончена…

Перемены царя потрясли. Будь он обыкновенным графом или князем – запрыгал бы от восторга, завосклицал бы: “Шарман! Шарман!”; являясь же царем, он позволил себе только снисходительно произнести: “Недурно… В казначействе вам выдадут вознаграждение…”

Раскланиваясь и бормоча: “Благодарю-с, благодарю-с…” – предок попятился к выходу. Он уже открывал задом дверь, когда царь, наведя на него лорнет, сказал: “Постой-ка… А не назначить ли тебя главным обустроителем всех императорских покоев?.. Мысль дельная. Эй, писарь!”

Тот мгновенно вбежал – с листком пергамента и с золотым пером из хвоста павлина. Пав на колено, он превратился в слух. “Выдана сия грамота…- продиктовал царь и повернул голову к предку

Дантеса: – Фамилие тебе как будет?” “Данте-с”,- дрожащим голосом произнес предок, и царь продолжил диктовку: “…обустроительных дел мастеру Дантесу в том…” – и так далее.

Снова кланяясь и бормоча: “Благодарю-с”, предок Дантеса вышел из кабинета, и только уже на улице, сев на извозчика и поскакав в казначейство за обещанным вознаграждением, он развернул пергамент, подписанный царем и скрепленный августейшей печатью.