Один плюс один
Шрифт:
– Чем Никки занимается? – спросила она у Эда, уставившегося на экран.
– Литературным творчеством, – ответил он.
– Никаких игр? Никакой пальбы? Никаких взрывов?
– Ничего такого.
– Он спит, – прошептала она. – Он спокойно спал всю поездку. Без травки.
– Хорошо ему. У меня такое чувство, будто я несколько лет не спал.
За короткое время поездки он словно постарел лет на десять. Может, извиниться? Слишком тесное общение с ее вздорной семейкой способно состарить любого. Джесс вспомнила, что Челси сказала насчет ее шансов устроить личную жизнь.
– Джессика Рей Томас, – тихо произнес он, – ты дашь мне поспать сегодня?
Она разглядывала его нижнюю губу, наслаждаясь прикосновением его руки к бедру. Внезапно ее переполнило счастье.
– Нет, – ответила она.
– Договорились.
Наверное, они занимались любовью часа три. Сложно сказать.
Они направились прочь от мини-маркета, пробираясь между кучками раздраженных путешественников, ищущих банкоматы и переполненные туалеты. Джесс старалась не показывать, как она рада, что не придется делать очередные сэндвичи. Она за несколько ярдов чуяла маслянистый запах горячих пирожков.
Дети растворились в длинной очереди в магазине, вооружившись пачкой банкнот и инструкциями Эда. Он подошел к ней, так что между ними и детьми оказалась толпа.
– Что ты делаешь?
– Просто смотрю. – Каждый раз, когда он стоял рядом с Джесс, ей казалось, что у нее поднимается температура на несколько градусов.
– Смотришь?
– Быть рядом с тобой невыносимо.
Его губы были в нескольких дюймах от ее уха, хриплый голос ласкал кожу. Джесс покрылась мурашками.
– Что?
– Я все представляю, как делаю с тобой неприличные вещи. Почти все время. Совершенно неуместные вещи. Постыдные.
Он взялся за передний край ее джинсов и притянул к себе. Ее тело пронзила такая горячая вспышка, что она поразилась, как этого никто не заметил. Джесс чуть отстранилась, вытянув шею, чтобы убедиться, что их никто не видит.
– Об этом ты думаешь? Когда ведешь машину? Все время, пока молчишь?
– Ага. – Он посмотрел ей за спину на магазин. – И еще о еде.
– Ух ты, две мои любимые вещи.
Он провел пальцами по голой коже под топом. Ее живот приятно напрягся. В ногах появилась странная слабость. Она никогда не хотела Марти так сильно, как Эда.
– За исключением сэндвичей.
– Давай не будем говорить о сэндвичах. Никогда больше.
Он положил ладонь ей на поясницу, прижав к себе, насколько позволяли приличия.
– Я знаю, что это ненормально, – пробормотал он, – но я проснулся ужасно счастливым. – Он изучал ее лицо. – Я имею в виду глупо счастливым. Как будто, несмотря на то что моя жизнь превратилась в кошмар, мне… мне хорошо. Я смотрю на тебя, и мне хорошо. У меня такое чувство, что у нас все получится.
В ее горле встал комок.
– У меня тоже, – прошептала она.
Эд сощурился на солнце, пытаясь прочитать выражение ее лица.
– Выходит, я не… просто конь?
– Никакой ты не конь. Ну… Я хочу сказать, что в хорошем смысле ты…
Он наклонился и поцеловал ее. Он целовал ее с властной уверенностью. Даже если бы в этот миг небо рухнуло им на голову, они бы ничего не заметили.
– Уже жду, – сказал он.
Джесс недоуменно посмотрела на него.
– Неприятностей. – (Дети шли к ним, держа над головами бумажные пакеты.) – Так сказал мой отец.
– А то ты сам не понял. – У нее покалывало губы.
Мысли были сладкими и тягучими, как мед. Джесс казалось, что Эд оставил следы на всем ее теле. Она держалась позади, ожидая, пока румянец сойдет со щек, и наблюдая, как Эд болтает с Никки, как они открывают бумажные пакеты и Никки показывает покупки. Она чувствовала солнце на коже, слышала пение птиц сквозь гул голосов и рев машин, вдыхала запахи бензина и дешевой еды, и непрошеные слова эхом отдавались у нее в голове: «Так вот что такое счастье». Они медленно пошли обратно к машине, уже зарывшись в бумажные пакеты. Джесс смотрела, как ее дочь идет на несколько шагов впереди, перебирает своими худыми ногами чуть медленнее, чем мужчины, и только тогда заметила, что кое-чего не хватает.
– Танзи? Где твои учебники по математике?
Она не обернулась.
– Я оставила их у папы.
– Позвонить ему? – Джесс порылась в сумке в поисках телефона. – Пусть немедленно сходит на почту. Учебники доберутся домой раньше нас.
– Нет, – ответила Танзи, не глядя Джесс в глаза. – Спасибо, не надо.
Никки остановился у машины. Он взглянул на Джесс, затем на сестру. И у Джесс в животе образовался тяжелый комок.
Когда они добрались до места последней ночевки, было уже почти девять вечера, и все выбились из сил. Дети, которые весь последний отрезок пути продержались на печенье и конфетах, устали и капризничали, а потому направились прямо наверх, чтобы осмотреть спальные места. Эд нес сумки, Танзи тащила за собой собаку.
Гостиница была просторной, белой и дорогой на вид – фотографии подобных мест миссис Риттер показывала на своем телефоне, и Джесс с Натали завистливо вздыхали. Эд забронировал гостиницу по телефону, и когда Джесс возмутилась из-за дороговизны, в его голосе прорезалось раздражение:
– Мы все устали, Джесс. А мне, возможно, в следующий раз придется ночевать на казенной койке. Давай сегодня переночуем в приличном месте, хорошо?
Три смежные комнаты в коридоре, который, похоже, был пристройкой к основной гостинице.
– Собственная комната, – с облегчением выдохнул Никки, отпирая номер двадцать три. Он понизил голос, когда Джесс распахнула дверь. – Разумеется, я люблю сестру и все такое, но ты даже не представляешь, как малявка храпит.
– Норману здесь понравится, – сказала Танзи, когда Джесс открыла дверь в номер двадцать четыре. Пес, словно в знак согласия, немедленно плюхнулся на пол рядом с кроватью. – Я не против делить комнату с Никки, мама, но он ужасно храпит.
Никто из них, похоже, не задавался вопросом, где будет спать Джесс. Знают, но им все равно или просто считают, что она или Эд до сих пор спят в машине?