Один процент риска (сборник)
Шрифт:
Жрецы окружили меня с трех сторон и дали понять: следуй за нами. Что еще оставалось делать — пошел. И даже с удовольствием. Чувствовал, что разгадка близка, и ноги сами спешили к ней.
Несколько раз старик, который шел впереди, сворачивал на обочину, и мы тогда ждали на месте. А он опускался на колени, долго копошился в колючих зарослях. Думаю, отключал разные коварные устройства, подстерегающие тех, кому не полагалось ходить здесь.
Широкая, плотно утоптанная тропинка вела к самой вершине горы. Но, когда до черных камней оставалась всего сотня метров, дорожка круто свернула и уперлась в гладкую скалу. Старик снова склонился в кустах. Послышался тихий скрип, и громадный камень стал медленно поворачиваться. Открылся ход в просторный коридор.
Мы вошли в подземелье,
Наконец коридор кончился, и я очутился на ярко освещенном месте. Спутники будто забыли о моем существовании, и никто не мешал мне осмотреться. Мы находились в круглом помещении без крыши, — очевидно, это был просто неглубокий колодец, прорытый на вершине горы. Гладкие, совершенно отвесные стены поднимались метра на три, и над ними белело ослепительное небо Авроры. А в самом центре высилась блестящая голубоватая колонна. Ее округлая вершина чуть высовывалась над верхним краем колодца. И заканчивалась она тонким шестом с непропорционально массивным шаром на конце. Казалось, он вот-вот обломится и рухнет под собственной тяжестью. Поверхность шара была усеяна множеством крошечных отверстий наподобие пчелиных сотов.
Жрецы вдруг протяжно заголосили и принялись прыгать вокруг колонны. И я, глядя на их кривлянье, пришел к твердому убеждению: не может быть, чтобы колонка оказалась делом их рук. Или других, им подобных. Тут что-то иное. Уж очень не походило это место на языческий храм, а сверкающее сооружение в центре — на изваяние, созданное первобытным человеком. Наверное, такую вещь мог изготовить только подлинный Разум…
Наконец мои провожатые угомонились, упали ничком на каменный пол и замерли. Меня разбирала злость. Не потому, что сам недавно попался на удочку такого же ритуала. О случившемся я почти не жалел — Настоящее Приключение, о котором думал какой-то час назад, развертывалось во всей своей неповторимой прелести. Но нудная молитва жрецов вынуждала меня стоять без дела, и это просто выводило из себя.
Старик поднялся, за ним встали и остальные. Он сделал мне знак приблизиться к колонне, и мы медленно обошли ее кругом. Я увидел, что позади к гладкой стенке прикреплен небольшой ящичек из такого же голубоватого материала, а прямо под ним — широкое овальное блюдо, сияющее, как зеркало. Небольшое черное отверстие в торце ящика вело куда-то в глубину колонны. Заглянул внутрь — там было темно и пусто.
По знаку старика один из жрецов нырнул в боковой ход и через минуту вернулся. В руках он нес крепкий, как жесть, бурый сухой лист неизвестного мне растения. А на этом подносе лежали три аккуратных разноцветных брусочка, похожие на брикеты мороженого. Старик взял один из них, положил на блюдо у колонны, протолкнул в черное отверстие. Я насторожился: сейчас что-то произойдет. Но ничего не случилось. Старик вытащил брикет назад и быстро залопотал по-своему вроде бы обиженно. Потом опять сунул руку в отверстие, выждал немного и показал ее мне — пустую. И снова заговорил, указывая то на брикеты, то на небо, то на свой рот.
Я никак не мог понять, что он мне пытается втолковать. Взял один брусок, повертел его в руках, понюхал. Запах понравился — нежный и приятный. Старик забормотал еще горячей. Он схватил с подноса другой брикет, откусил от него кусочек и зачавкал, загримасничал. Трудно было понять, что выражает его подвижная рожа — не то крайнюю степень удовольствия, не то отвращения. Затем он предложил отведать и мне.
Инструкции по поведению на других планетах строжайшим образом запрещают принимать какую бы то ни было местную пищу без предварительного тщательного анализа и целой серии опытов на земных животных. И ортодоксы из Международного Комитета по освоению космоса пришли бы в ужас, если бы увидели меня в ту минуту. Но я храбро сунул в рот розовый брусочек.
Древние греки описывали амброзию, пищу богов. Не знаю, каков был на вкус мифический продукт, но он наверняка уступил бы этому. Нет в человеческом лексиконе слов, которые могут описать мои ощущения в тот момент, когда у меня на языке медленно таяло розовое чудо. Казалось, здесь сконцентрированы лучшие лакомства, тончайшие ароматы французской кухни… Вот она, волшебная мечта гурманов всех времен!
И вдруг меня осенило. Ну, конечно, как я сразу не догадался! Эта колонна — нечто вроде автоматической печи, которая выпекла такие вкусные штучки. Досталась она в наследство моим несимпатичным хозяевам от более цивилизованных предков, которые погибли в пламени истребительной войны. Уцелевшее здешнее человечество деградировало, и чудо-печка, наверное, последняя их радость. На мгновение мне даже стало жаль туземцев. Не их вина, что стали такими уродливыми: мутация после атомного пожара — естественная штука. Конечно, и соображают они туго. И теперь, когда в печке что-то испортилось, они призвали на помощь пришельца со звезд. Сами-то починить не в состоянии…
Впрочем, можно классифицировать и поточнее. Печка — явно неудачное слово. Синтезатор — вот что это такое. Нечто подобное уже есть и у нас. Правда, до такого качества нам далеко, синтетическую стряпню можно есть лишь в самом крайнем случае, уже на грани голодной смерти. Но со временем и мы научимся…
Я подумал, что появился хороший шанс вернуться на корабль. Надо только втолковать им, что мне нужны инструменты для работы. Меня доставят обратно, я встречусь с Бобом и тогда… Тогда еще посмотрим, кто у кого будет в плену!
Но попытка объясниться не удалась. Меня не понимали. Я рисовал пальцами на стене и на полу, жестикулировал, как знаменитый когда-то мим Марсель Марсо. А жрецы лишь равнодушно хлопали глазами. Я вышел из себя, обозвал их безмозглыми ослами и демонстративно отвернулся от колонны. И тут же почувствовал, что меня грубо толкают в спину. Жрецы выпроводили меня из помещения, и тем же путем я вернулся в долину.
Не знаю, да и не узнаю никогда, что было тогда у них на уме. Во всяком случае, на вершину горы меня больше не водили. Но и обратно не пускали. Когда я попытался пройти к выходу из долины, мрачный страж с копьем вырос словно из-под земли, зазубренное острие уперлось мне в грудь. Пришлось вернуться. Однако в пределах самой долины я мог бродить где угодно и был полностью предоставлен сам себе. Удивительно, что все три дня, что я провел среди аммов, голода не ощущал. О еде даже и думать не хотелось. Наверное, пища, которой угостили жрецы, обладала замечательным свойством насыщать надолго. Есть мне впервые захотелось лишь здесь, в вашем городе.
Отмеченные даже не пытались установить со мной какой-то контакт. Большинство из них лениво проходили мимо, словно перед ним был давно знакомый пень или камень. Но и сам я вел себя далеко не так, как полагалось бы исследователю. Сторонился аммов, словно зачумленных. И вы должны понять меня: жить среди них выше сил человеческих. Уже через несколько часов я с трудом мог переносить этих отвратительных скотов. Язык не поворачивается описывать все, что я там увидел. Словно в натуре развертывались передо мной худшие сцены худших голливудских фильмов: то ужасная варварская казнь специально доставленного в долину раба, то дикая оргия, то… Словом, насмотрелся достаточно. И честное слово, после знакомства с Отмеченными моя мизантропия заметно поубавилась.
Я мог бы говорить еще долго, но лучше передам слово Рею. С ним мы встретились вчера, и мне пришлось пережить примерно то же, что и Борису. Наверное, мои ощущения были все-таки сильнее — я ведь уже успел познакомиться с аммами, и можете представить, что почувствовал, когда понял, что вижу настоящего земляка, в буквальном смысле слова прилетевшего из завтрашнего дня… Но это уже относится к области эмоций, а вас интересуют более конкретные вещи. И мне лучше помолчать…