Один против всех

Сухов Евгений Евгеньевич

В нескольких шагах от сапожной мастерской находилась телефонная будка. Шевцов набрал номер полковника Крылова:

— Товарищ полковник, это майор Шевцов говорит.

— Так, слушаю тебя, герой, — почти обрадованно отозвался Крылов.

По довольному голосу полковника можно было понять, что день тот провел не на ковре у начальства.

— Мне нужно с вами поговорить.

— Завтра, как обычно, встречаемся все у меня в кабинете, — радушно сообщил полковник.

— В нашем деле появились кое-какие новые моменты, и мне бы хотелось обсудить их с вами

сейчас.

На несколько секунд в трубке установилась пауза.

— Где ты находишься? — наконец спросил полковник.

— В пятнадцати минутах от управления.

— Хорошо, я тебя жду.

Полковника Крылова Шевцов встретил в коридоре. Заметив майора еще издалека, тот раздраженно постучал пальцем по циферблату:

— Только быстро. У меня нет времени. Я вспомнил, что у меня срочная встреча с моим осведомителем. Не приводить же его сюда, в управление? — почти в отчаянии произнес полковник.

Майор изобразил на лице понимание и живо отозвался:

— Разумеется.

У полковника была уютная двухкомнатная квартира, где он обычно встречался со своими тайными агентами. Но тихий район, небольшой домик, стоящий в глубине темного двора, с выходом в тенистый палисадник, ему нужен был и для более конфиденциальных бесед. Об этом в управлении судачили многие. Наслышан был и майор Шевцов. Теперь он желал только одного — сохранить серьезность и не рассмеяться, когда полковник будет рассказывать о тактике предстоящего допроса.

— По дороге расскажешь, время не терпит, — вновь многозначительно посмотрел Крылов на часы и заторопился по коридору.

В этот период Крылов имел романтические отношения с двадцатилетней манекенщицей, подругой одного из московских влиятельных авторитетов, который даже не подозревал о том, что является молочным братом полковника милиции. В жизни все так переплетено…

— Тут такое дело, — заспешил следом Шевцов. — Не исключено, что от Корикова могут избавиться. Нельзя ли его перевести из Бутырки в какое-нибудь другое место?

Полковник Крылов приостановился и внимательно посмотрел на Шевцова.

— А ты ведь опаздываешь, майор.

— Не понял, товарищ полковник.

— Я к тому, что слаб оказался твой Кориков, сегодня утром повесился.

— Его убили, товарищ полковник.

— Ну, знаешь ли, не нам решать. Там и без нас люди имеются, разберутся. А мы свое дело сделали, задержали его, препроводили куда следует. У тебя есть еще что-нибудь ко мне?

— Товарищ полковник, Кориков с Куликовым были большие друзья, знали друг друга с детства. И его убийство — это скорее всего предупреждение самому Куликову, а значит, он жив.

Полковник явно торопился. Даже не дослушав майора, он быстро затопал дальше. Не иначе как в двухкомнатной квартире его ожидала уже расправленная постель, где он надумал учинить дознание.

— Опять ты воду мутишь. Повторяю: чтобы возобновить дело, нужны веские основания. Оно закрыто! Ну какой у тебя серьезный мотив, ты можешь мне его предоставить?

— Пока нет.

— Ну вот как будет, тогда и поговорим.

Полковник распахнул

дверь и торопливо зашагал к служебной машине, где в ожидании начальства томился молоденький сержант, тоскливо положив русую голову на черный руль.

Подождав, пока машина полковника, сердито резанув сиреной, затеряется в потоке транспорта, Шевцов направился к своей старенькой «Волге».

Через полчаса он подкатил к воротам загородного кладбища. Место было пустынное, если не считать небольшой часовенки у самого входа.

У скромного двухэтажного строения, неряшливо побеленного, сидело четверо мужичков. Наверняка кладбищенские рабочие. Они неторопливо курили и, кисло улыбаясь, рассказывали друг другу похабные байки. Глядя на этих мрачноватых и безликих могильщиков, невольно чувствуешь смятение, замешенное на суеверном страхе: для них ежедневная смерть такая же обыкновенная работа, как для булочника выпечка хлеба.

Вокруг кладбища деньги крутятся немалые, но Шевцова всегда удивлял омерзительно неряшливый облик служителей смерти: в глиноземе, с перемазанными лицами, они напоминали обычных бомжей, проживших половину своей жизни на городских свалках. А церквушка, стоявшая недалеко от входа с небольшим флигельком, больше походила на богадельню, и всякого, кто видел эту картину, подмывало достать припрятанный рубль и с жалостливой физиономией бросить к ногам рабочих.

Единственное, что удерживало от щедрого жеста, так это глаза могильщиков — холодные и очень спокойные, каких не бывает даже у самых заносчивых бродяг. На каждого посетителя кладбища они смотрели как на потенциального покойника, при этом профессионально рыскали взглядом по фигуре, будто уже намеревались брать мерку для будущей ямы.

— Послушайте, ребята, где здесь могила Стася Куликова? — подошел Шевцов ближе.

— Кулика, что ли? — спросил один из них, высохший и черный, как астраханская вобла, так и бросался в глаза мартовский загар.

— Его самого, — ответил Шевцов. — Вместе когда-то парились под Воркутой, хотел могилке его поклониться.

— А-а, — изобразил на лице нечто похожее на сочувствие загорелый и уже бодро, явно принимая Вадима за своего, заговорил: — Пойдешь прямо по этой аллее метров пятьдесят, а там, у бетонного столба, повернешь направо и держись левой стороны. Могила у самой тропы, там увидишь.

— Спасибо, братцы, — с чувством отозвался Шевцов и, не дожидаясь ответного слова, затопал по тропе.

Кладбище было убогим, и такая знаменитость, как Стась Куликов, упокоенная в местном красноземе, значительно поднимала его статус. Таким личностям, как Кулик, пристало быть захороненным не где-то на окраине Москвы, а на Ваганьковском кладбище, вблизи собора, в окружении прочих почивших знаменитостей, а он лежал среди рядовых граждан, ничем особым не проявивших себя при жизни.

Могилу Стася Куликова майор Шевцов увидел сразу. Точнее, каким-то шестым чувством он выделил ее еще издалека среди множества однотипных, густо натыканных крестов. А когда подошел поближе, даже не удивился своему предвидению.