Один шаг между жизнью и смертью
Шрифт:
В том месте, где улица упиралась в заброшенную железнодорожную ветку и переползала через нее по разбитому, почти непроезжему переезду без шлагбаума и с мертвым светофором без линз и лампочек, стоял кирпичный ангар с высокими гаражными воротами. Это уродливое строение без окон, сплошь исписанное названиями футбольных команд, рок-групп, маловразумительными воззваниями и откровенной похабщиной, углом выдавалось на проезжую часть. Именно в этот выпирающий угол и уткнулась обертка от мороженого, которую гнал по тротуару ветер.
Поблизости не было никакого движения, лишь где-то вдали железными голосами
Если бы кто-то подкрался к железным воротам ангара, немного приоткрыл их и как-нибудь исхитрился заглянуть в щель, оставаясь при этом незамеченным, он увидел бы, что в захламленном помещении горит свет. Внутри стояло несколько автомобилей в разной стадии разукомплектованности и валялось множество пыльных, заросших мохнатой грязью и блеклой ржавчиной железяк, которые когда-то были запасными частями. Приглядевшись, можно было узнать ржавую дверцу от старой “Волги”, брошенную поверх груды лысых покрышек, какие-то пружины, рессоры и разобранные остовы двигателей. Все это вместе сильно напоминало последствия мощного взрыва или набега луддитов, громивших станки и машины на заре научно-технической революции.
Кроме этого железного и резинового хлама, в ангаре находились трое мужчин. Одеты они были без шика, но прилично, что не мешало им почти полностью сливаться с общим ржаво-серым фоном. Самый старший, коренастый темноволосый крепыш с приметным шрамом на подбородке, курил сигарету, сидя на захламленном верстаке. Внешне он казался спокойным, но по тому, как часто его взгляд падал на часы, было Ясно, что он нервничает.
Второй, худой и жилистый субъект с похожим на лезвие пилы острым лицом, наполовину скрытым старомодными темными очками и козырьком низко надвинутой бейсбольной шапочки, флегматично жевал спичку, гоняя ее языком из угла в угол своего узкого рта.
Его нижняя челюсть размеренно двигалась, а темные очки зловеще поблескивали, отражая тусклый электрический свет, растянутые джинсы пузырями свисали с колен и костлявого зада.
Третий, казалось, нервничал больше всех, хотя он ни за что не отвечал и не имел причин для волнения. Его выбритый до блеска череп мелькал в разных углах ангара, то пропадая из виду, то появляясь вновь, и в конце концов крепышу со шрамом это надоело.
– Не мельтеши, Змей, – сказал он бритому. – Что ты бегаешь, как наскипидаренный? Кому от этого легче?
– Мне, – честно ответил Змей, останавливаясь на краю осмотровой ямы. У него было подвижное лицо с длинным, сильно выдающимся вперед носом и насмешливым ртом, который все время норовил растянуться в широкой улыбке, демонстрируя прекрасные зубы. – Мне от этого легче. А кому от этого плохо?
– Мне, – ответил человек со
– И мне, – поддержал его узколицый, выплюнув изжеванную спичку. – Мотаешься, как дерьмо в проруби.” Надоело.
– Тогда вопросов нет, – легко сдался Змей. – Двое против одного – это же большинство в пятьдесят процентов голосов! Демократический централизм – великая вещь.
– Самое место для демократии, – фыркнул крепыш. – А главное, время подходящее. Так и будем действовать, Валек: как на дело идти, так сразу голосование.
– Точно! – подхватил узколицый Валек, – А Змея выберем этим.., спикером. Молоток ему дадим, пускай по столу стучит, порядок наводит. Правильно, Стас, так и сделаем.
Змей с размаху плюхнулся на стоявшее у стены пыльное драное водительское сиденье от “Жигулей” и закурил, не переставая при этом улыбаться.
– Насели на младшего, – сказал он, укоризненно вертя головой. – Справились, да? Черт с вами, получайте удовольствие. Зато перестали сидеть с похоронными рожами. Глядеть на вас тошно, ей-Богу. Придет ваш Мудя, куда он денется? А не придет, так нам же лучше. Без него как-нибудь справимся.
Стас растер подошвой окурок и немедленно закурил следующую сигарету. Валек окинул Змея пустым взглядом черных линз и сунул в угол рта новую спичку.
– Между прочим, – не унимался Змей, – спички грызть очень вредно. Их пропитывают всякой дрянью, чтобы лучше горели.
– А чем тебя пропитали, что ты все время… – Валек запнулся, – коптишь?
– Грубо, – сказал Змей. – Грубо и совершенно не по делу. Вы злитесь на Мудю, а достается мне. Вот обижусь…
Никто так и не узнал, что произойдет, если Змей обидится, потому что по ту сторону железных ворот рыкнул и заглох мотор и чей-то кулак уверенно забарабанил в гулкую жесть.
– Он что, сучара, на такси прикатил? – процедил Валек.
Рука Стаса нырнула под небрежно брошенную на верстак тряпку и сомкнулась на рукоятке пистолета. Змей моментально и бесшумно занял позицию слева от дверей, присев за штабелем старых покрышек. Оттуда донесся скользящий лязг автоматного затвора. Стоявший ближе всех к дверям Валек, убедившись, что все заняли боевые места, откинул в сторону длинный стальной крюк, на который была заперта прорезанная в правой створке ворот калитка, Калитка распахнулась, и Стас сделал безотчетное движение рукой, словно намереваясь всадить-таки в стоявшего на пороге человека парочку пуль из спрятанного под грязной ветошью пистолета. Все-таки они ждали мордатого недоумка Мудю и, несмотря на принятые меры предосторожности, рассчитывали увидеть именно его, так что сплошь затянутая в черную кожу фигура с глухим непрозрачным шлемом на голове, оседлавшая звероподобный “харлей”, явилась для них полной неожиданностью.
– Эл-Эй-Пи-Ди, – непонятно произнесла фигура и тут же перевела:
– Департамент полиции Лос-Анджелеса. Никому не двигаться! Стреляю без предупреждения, – и сделала жест правой рукой, словно стреляя из указательного пальца.
Стас сплюнул под ноги и вынул руку из-под ветоши, оставив пистолет лежать на месте. Стоявший у двери Валек громко харкнул и потянул за козырек свою бейсбольную кепку. Змей медленно распрямился, показавшись из-за груды покрышек, поставил автомат на предохранитель и невразумительно, но с большим чувством выдохнул: