Один шаг в Зазеркалье. Герметическая школа (Книга первая)
Шрифт:
– Дурак ты потому что, – сказал Мещер, делая ход. – Пил бы водку, а не “Баккарди”, и все было бы у тебя в порядке.
От вида Григория и его рассказа я стал беспокоиться о паспорте, крепко сжимая его в кармане. Вдруг из-за старого надгробия появился бледный как привидение мальчик с ярко – алым пионерским галстуком поверх пальто. Он встал рядом с нами, молча наблюдая за игрой. От его присутствия я стал нервничать еще больше и проиграл выигрышную позицию.
– Ты откуда здесь взялся? – спросил Мещер пионера.
–
– Садись, сыграем, – сказал Мещер.
Мальчик занял мое место, и скоро они так увлеклись игрой, что не обращали внимания на окутавшую кладбище темноту. От мороза я протрезвел и, стуча зубами от холода и нервов, вернулся в домик.
Джи был совершенно пьян, а его глаза сияли бездонной пустотой; он весело падал с ящика на пол, а Боря поднимал его и усаживал вновь. Джи смеялся и говорил:
– А вот не поднимешь меня! – и снова падал.
Боря, увидев меня, обрадовался:
– А-а-а, Ванюша, давай забирай своего Капитана, он уже хорош.
С большим трудом поставив Джи на ноги, я повел его к двери. Шел он послушно, только хихикал и говорил что-то совсем непонятное. Но, когда мы вышли из домика, он вдруг проговорил:
– Надо поработать кое с какими товарищами, – и, легко вырвавшись от меня, побежал по дорожке меж надгробий и крестов.
Я успел только крикнуть:
– Джи, куда же вы?! – но он уже исчез в сумерках.
Кладбище было большое, и я бросился за ним, боясь потерять его среди могил. Вскоре я выбился из сил, мороз усиливался, а я потерял дорогу назад. Мне уж стали со всех сторон видеться мертвые, как вдруг я услышал, как неподалеку чей – то голос распевал на одной ноте странную песню:
Аккордеон себе я купил-л-л-л-л...
Аккордеон себе я купил-л-л-л-л...
Аккордеон себе я купил-л-л-л-л...
И под кровать его положил-л-л-л-л...
Я осторожно двинулся на голос, боясь потерять его, и через несколько минут, к своей радости, увидел Джи, мирно сидящего на могилке в обнимку с юным пионером. Заметив меня, он спросил строго:
– Ванюша, ты куда это запропастился? Мы с этим товарищем тебя давно поджидаем.
“Не нравится мне этот пионер”, – подумал подозрительно я.
Вдруг Джи резко поднялся и, покачиваясь, но крепко держась за гранитный крест, закричал на все кладбище:
– Наблюдай вечную мистерию жизни и смерти, смерти и жизни! Смерть и жизнь перетекают друг в друга, как вода из серебряного и золотого кубка! Немедленно передай это послание стихиям!
Я подошел к нему, спотыкаясь в темноте, и стал уговаривать отправляться домой, но Джи смотрел куда-то отсутствующим взглядом. Я обхватил его и повел назад. Тут я вспомнил о подозрительном пионере,
– А ты что делаешь ночью на кладбище? – спросил я его.
– Вы лучше о себе позаботьтесь, – сказал он, нехорошо улыбаясь, и, как-то странно пятясь, исчез за могилами.
В полной темноте мы случайно наткнулись на Мещера, который, что-то заподозрив, пошел нас искать. Увидев Джи, он многозначительно покачал головой:
– Ну, в таком состоянии через ворота нельзя – сторож донесет на нас в дирекцию кладбища. Будем перетаскивать через забор.
Мы подошли к забору, скрытому зарослями кустов, и я, забравшись на забор, стал тащить Джи за руки, а Мещер подталкивал его сзади. Джи весил килограммов сто, не меньше, поэтому с большим трудом удалось затащить его на забор. Тут Мещер заявил мне, что дальше я должен сам разбираться, и скрылся в темноте.
Я усадил Джи, который, казалось, впал в каталептическое состояние, а сам спрыгнул, но, пока я готовился его принять, Джи вдруг наклонился и, как Шалтай-Болтай, свалился прямо на меня. Поднявшись с земли после мощного удара, я отряхнул его и, снова обхватив, повел, как раненого командира, на остановку троллейбуса. Джи молча плелся, пока мы шли по темному переулку. Но, когда мы оказались на ярко освещенной вечерней улице, по которой ходили троллейбусы, Джи стал снова хихикать, что-то громко говорить и вырываться. Я с трудом его успокоил, а затем сообразил, что в метро нам нельзя, потому что милиция тут же задержит нас.
– Как добраться до Авиамоторной? – спросил я одинокую старушку.
Она сочувственно посмотрела на Джи, проговорив:
– Эх, соколик, да как же это ты нагрузился, – и объяснила, как добираться.
Я подумал: “Ну вот, есть же добрые души”, – и злость от мысли о том, как плохо обо мне думают сейчас окружающие, вдруг исчезла. Остался лишь страх перед милицией и вытрезвителем, а также проверкой документов и выдворением из Москвы. Я негодовал, что Джи так безответственно напился и теперь ставит нас обоих под удар и что мое обучение на Корабле может так бесславно закончиться.
Пока мы ждали троллейбуса, я спрятал Джи за газетным киоском, а сам высматривал оттуда, как из засады. Джи стоял, прислонившись спиной к стене, свесив голову на грудь, и с комической интонацией повторял одно и то же:
– Не будь иудушкой, Гурий, не жалей денег на такси...
“Как же так, – злился я, – пытаюсь его доставить домой, а он меня еще обзывает”.
Наконец мы оказались на заднем сиденье тускло освещенного троллейбуса; я постарался задвинуть Джи как можно глубже в угол, и, к моему облегчению, оказавшись в тепле, он мирно уснул. Я бдительно следил за остановками и, когда подошла наша, быстро вытащил Джи из троллейбуса. Джи продолжал спать, но ногами передвигал, так что я беспрепятственно довел его до дому.