Один шаг в Зазеркалье. Герметическая школа (Книга первая)
Шрифт:
– Начни с изучения себя, – ответил он, осматривая меня, словно видел в первый раз.
– Мне кажется, что я уже вдоль и поперек изучил себя, – возразил я.
Джи налил себе зеленого китайского чаю, посмотрев на меня как на бестолкового человека, и произнес:
– И кто же ты такой? Расскажи мне, пожалуйста, давно хотелось тебя послушать.
– Человек, – не совсем уверенно отвечал я.
– До звания человека надо еще дорасти.
Я почему-то покраснел.
– Человек, по крайней мере, знает культуру своей родины, а ты гордишься тем, что даже Пушкин тебе
– При чем тут поэзия? – воскликнул я. – Что толку мне от этого Пушкина? Ведь с его помощью я никогда не достигну Просветления.
– Просветления, может быть, и не достигнешь, но хотя бы на человека будешь похож, – заметил он. – А так – ну кто ты? – жалкое подобие нетленной души.
Я от огорчения вышел из комнаты, прихватив томик Пушкина, и, сев на диван в своей комнате, стал перелистывать лощеные страницы. Может быть, я был невнимателен и не заметил в Пушкине чего-то очень важного и необходимого для своего развития? Но, тщательно пролистав всю книгу, я не обнаружил в ней ничего такого, что давало бы право получить звание человека. “Либо Джи мне не то говорит, – подумал я, – либо я совсем выжил из ума”. И мне так стало жаль, попусту проведенного времени своей жизни, что я чуть не расплакался. Но затем, вспомнив, что Григорий попал в еще более безнадежное положение, вовсе отказавшись от поисков Духа, я приободрился и, вернувшись к Джи, сказал:
– Если вы не возражаете, то мы сегодня навестим еще одного моего приятеля – художника Иона. Он, к счастью, не настолько провалился в мирское болото, чтобы позабыть о самой важной цели – стремлении к Богу.
Я знал Иона давно. Много лет он пытался найти свое небесное “Я”, изучая древние книги о Пути и выплескивая найденные в них откровения в необычайно странные картины.
Джи согласился, а Фея осталась дома – она нуждалась в отдыхе от долгого общения. Я привел Джи к Иону на окраину города, когда солнце уже закатилось за оранжевый горизонт. Жилище моего друга затерялось среди невзрачных закоулков, где днем бродили куры и надутые индюки, а ночью раздавался лай собак. В небольшом уютном дворике темнел сруб колодца с журавлем и росло несколько лоз вьющегося черного винограда.
Мы поднялись по винтовой лестнице к его логову, и я постучал условленным стуком. Послышался скрип половиц, и осторожный голос спросил: “Кто это?”
Я так же тихо ответил: “Свои”, – и тогда в открывшуюся щель высунулся недоверчивый нос Иона. Убедившись, что все в порядке, он открыл дверь и исчез в глубине темного коридора. Мы шли за ним на ощупь, пока он не открыл дверь в ярко освещенную гостиную. Его усталые глаза недоверчиво вглядывались в мир, словно в непроходимую чащу леса. Белая рубашка мешковато свисала с плеч, а полотняные брюки были испачканы краской.
– Ты напоминаешь мне звездного мечтателя, посаженного в банку из-под маринованных огурцов, – усмехнулся я.
– А ты поживи с мое.
– Садитесь за стол, – захлопотала его миловидная, несмотря на полноту, жена.
Она разлила из графина красное вино.
– Я пью за охотников за Просветлением, – произнес я.
– За достижение
– Поднимаю бокал за нашу счастливую жизнь, – пропела жена.
– Да от такой жизни можно только одуреть, – ответил Ион и медленно осушил свой бокал.
– Хватит жаловаться чужим людям, – заметила она, нервно покручивая кольцо на руке. – Если бы не дочь, давно бы ушла от тебя.
– Принеси лучше из погреба вина и закуски, – повелительно произнес Ион. – Эти люди только тебе чужие, а мне – близкие.
Подождав, пока она скроется за дверью, я заметил:
– Постарел ты, брат, и книги тебе не помогают.
– Я только и мечтаю, что уединиться где-либо в скиту и целыми днями созерцать бесконечную красоту Абсолюта, – произнес печально он.
– Так кто же тебе мешает?
– Дочь надо растить, да семью содержать.
– Твоя жизнь напоминает собачий хвост, – заметил Джи.
– Это уж точно, сколько ее ни выпрямляю к небу, она опять заворачивает к земле, – глаза Иона наполнились грустью.
– Не мог бы ты показать нам свои картины? – спросил Джи.
– Здесь нет моих работ, я расписываю христианские храмы, а вот свое жилище могу показать.
Джи осмотрел три небольшие чистые комнаты, а также чердак, напоминающий мастерскую, и произнес:
– Да у тебя тут славно.
– На чердаке я скрываюсь от жены, изучая древние книги о Просветлении. Если бы она не ставила палки в колеса духовной жизни, я бы давно достиг Нирваны.
– Дорогие гости, – раздался мелодичный голосок, – стол накрыт, садитесь, пока не остыло.
Играла тихая мелодия аргентинского танго, было сытно и приятно – все это напоминало сон, от которого не хотелось просыпаться. Я понял, что Иону никогда не выбраться из семейного болота. В атмосфере его дома не осталось ничего, что говорило бы о внутреннем поиске.
На улице уже успело стемнеть, и Джи вышел на балкон отдохнуть от проблем чужого родового древа, а я увязался за ним. Над нами сверкали звезды, рассыпанные по темному бархату необъятного неба. Млечный Путь искрился ярким серебром, пролегая через весь небосклон. Глядя на полный диск луны, Джи неожиданно произнес:
– Ты когда-нибудь задавал себе вопрос о том, кто ты?
– Задавал, но ответ был удручающим: к сожалению, я воспринимаю себя как тело.
– Ты являешься чем-то гораздо большим, чем эта бренная плоть. Может быть, бесконечная россыпь звезд является твоим отражением.
– Хотел бы поверить в это, но не могу, – грустно усмехнулся я.
– Ты спишь и видишь один из своих бесконечных снов.
– Так кто же я?
– Ты вечный Дух, облеченный в плоть.
– Но почему я этого не ощущаю?
– Твои чувства похожи на камень, – улыбнулся он.
Такое сравнение больно задело меня. Мы вернулись в комнату и, быстро распрощавшись с художником и его симпатичной женой, вышли на темную улочку. Осторожно обходя глубокие лужи, я с сожалением отметил, что среди моих друзей не осталось ловцов ускользающего отражения Бога. Мне было жаль, что они упустили золотой шанс – их воля к свободе угасла в перипетиях жизни, не дотянув их до удачи.