Один в Берлине
Шрифт:
— Это слишком опасно, мой милый! Курьер или шпионящая уборщица — и я попал!
— Тогда сожги!
— Не забудь, у нас тут центральное отопление!
— Возьми спичку и сожги в пепельнице. Никто и знать не будет.
— Ты будешь знать.
Бледные, оба смотрели друг на друга. Они дружили давно, еще со школы, но теперь страх, вставший меж ними, принес с собой недоверие. Они молча смотрели друг на друга.
Он актер, думал адвокат. Может, разыграл сейчас роль, хочет меня впутать. Пришел по заданию, проверяет мою благонадежность. Недавно,
В какой мере Эрвин, собственно, мой адвокат? — мрачно думал актер. В деле с министром помогать не хочет, а теперь даже вопреки правде готов показать, что в глаза не видел открытку. Он не отстаивает мои интересы. Он действует против меня. Как знать, может, эта открытка… повсюду слышишь о западнях, какие расставляют людям. Ах нет, чепуха, он всегда был мне другом, человек надежный…
Опомнившись, оба опять посмотрели друг на друга. Заулыбались.
— Совсем мы с ума сошли, заподозрили друг друга!
— Мы же знакомы больше двух десятков лет!
— Все гимназические годы вместе!
— Да, вон сколько времени утекло!
— И до чего мы дошли? Сын предает мать, сестра — брата, друг — подругу…
— Но мы с тобой друг друга не предадим!
— Давай подумаем, как лучше всего поступить с этой открыткой. Для тебя вправду неразумно выходить на улицу с нею в кармане, раз ты чувствуешь, что за тобой следят.
— Возможно, это попросту нервы. Давай сюда открытку, уж как-нибудь я от нее избавлюсь!
— Тебя, прямо как назло, так и тянет к опрометчивым поступкам! Нет, открытка останется здесь!
— У тебя жена и двое детишек, Эрвин. И сотрудники твои, пожалуй, не сплошь надежны. Кто нынче вообще надежен? Давай открытку. Через четверть часа я тебе позвоню и доложу, что избавился от нее!
— Боже упаси! Опять ты в своем амплуа, Макс. О таких вещах — по телефону! Почему бы тогда не позвонить прямо Гиммлеру [23] ? Так ведь куда быстрее!
Они снова переглядываются, немного утешившись, что все-таки не совсем одиноки, что у каждого есть пока надежный друг.
23
Гиммлер Генрих (1900–1945) — руководитель СС с 1929 г., с 1936 г. — шеф гестапо, один из инициаторов создания системы нацистских концлагерей.
Неожиданно адвокат сердито хлопает ладонью по открытке.
— О чем только думал чертов идиот, когда писал вот это и подбрасывал нам на лестницу! Рассчитывал других отправить на эшафот?!
— А из-за чего? Что он, собственно, пишет? Любой из нас все это уже знает! Он не иначе как сумасшедший!
— Все теперь сплошь сумасшедшие, один заражает другого!
— Не мешало бы поймать этого малого, который устраивает другим такие неприятности! Я буду только рад…
— Ах, брось! Тебя определенно не порадует, если еще кто-то
Адвокат опять задумчиво глянул на открытку. Потом взялся за телефон.
— У нас в доме есть этакий политруководитель, — пояснил он другу. — Я официально передам ему открытку, опишу реальную ситуацию, не придавая ей большой важности. Ты уверен в своих показаниях?
— Вполне.
— А в своих нервах?
— Безусловно, дорогой мой. На сцене я еще никогда не мандражировал. Всегда только перед выходом! А что за тип этот ваш политруководитель?
— Понятия не имею. Не припомню, чтобы я хоть раз его видел. Вероятно, какой-то мелкий чинуша. В общем, сейчас я ему позвоню.
Однако явившийся человечек походил не столько на чинушу, сколько на лиса, правда весьма польщенного тем, что ему довелось познакомиться со знаменитым актером, которого он так часто видел в кино. И, не раздумывая, он назвал шесть фильмов, в которых тот никогда не снимался. Макс Хартайзен выразил восхищение его памятью, после чего они перешли к деловой части.
Лис прочитал открытку, но лицо его оставалось бесстрастным, нипочем не скажешь, чтo он чувствует. Хитрован. Затем он выслушал сообщение об обстоятельствах находки и о том, как открытка попала в контору.
— Очень хорошо. Очень правильно! — похвалил руководитель. — И когда примерно это произошло?
Адвокат на секунду запнулся, быстро взглянул на друга. Лучше не врать, подумал он. Его же видели, взбудораженного, с открыткой в руке.
— Примерно полчаса назад, — ответил адвокат.
Человечек приподнял бровь.
— Так давно? — с некоторым удивлением произнес он.
— Мы обсуждали другие дела, — пояснил адвокат. — И не придали находке большого значения. А что, это важно?
— Все важно. Например, важно поймать молодчика, который подложил открытку. Но прошло уже полчаса, слишком поздно.
В каждом его слове сквозил легкий укор по поводу этого «слишком поздно».
— Я сожалею об этом опоздании, — звучно произнес актер Хартайзен. — Виноват. Собственные дела казались мне важнее этой… писанины!
— Мне надо было сообразить, — сказал адвокат.
Лис примирительно усмехнулся:
— Что ж, господа, опоздали значит опоздали. Во всяком случае, я рад, что таким образом мне выпало удовольствие лично познакомиться с господином Хартайзеном. Хайль Гитлер!
В ответ оба громко, энергично, вскочив на ноги:
— Хайль Гитлер!
Когда же дверь за ним закрылась, друзья посмотрели друг на друга.
— Слава богу, избавились от этой злосчастной открытки!
— И он ни в чем нас не заподозрил!
— Насчет открытки нет! А вот что мы колебались, отдавать ее или не отдавать, он наверняка понял.
— Думаешь, нас ждет продолжение?
— Да нет, вряд ли. В худшем случае безобидный допрос, где, когда и как ты нашел открытку. А в этом плане утаивать нечего.
— Знаешь, Эрвин, вообще-то я теперь с радостью на время уеду из города.