Один в поле воин!

Овчинников Александр

– Рота, строиться на обед! – кричит дневальный.

Построение – это неотъемлемая часть нашей службы на оставшиеся два года. Почему на гражданке не строятся?! Это так интересно!

Ведомые лихими сержантами, мы спускаемся в столовую, встаем за своим столом, при этом стараемся не попасть за середину стола, что бы ни быть раздающим пищу.

На столе уже жидкий, но очень «калорийный» суп, с ошмётками сала, и наша любимая каша-клейстер, только теперь из перловки, нарезанный черный хлеб, чай в чайнике.

Стоим,

ждем разрешение сержантов.

– Садись! – кричит немногословный сержант Смирнов, и ему очень хочется нами порулить.

Мы садимся, но не дружно.

– Отставить! – радостно кричит сержант Стариков.

Мы встаем.

– Садись!

Сели.

– Отставить!

Встали.

– Садись!

Только сейчас до меня дошло, в какой дурдом я попал, но ведь своей мечте на горло не наступишь!

Мы сели.

– Приступить к приему пищи! – раздалась долгожданная команда.

Раскладывающий пищу судорожно хватает тарелки, и наливает туда чудо-суп, кто успел первым схватить тарелку – тот и съел! Я искоса смотрю на сержантов, нашу «парашу» они не кушают, старослужащие сержанты тешатся сладкими полосками и кексами, запивают соком, и весело на нас поглядывают.

Я отвоевываю свою тарелку «наваристого» супа, обжигаясь, вливаю эту жидкость в свой голодный желудок, протягиваю пустую тарелку раскладывающему, для получения каши-клейстера, получаю кашу, и с удовольствием уничтожаю ее. Какая она вкусная и питательная!

Напоследок успеваю откусить от куска батона, и запить глотком несладкого чая.

– Закончить прием пищи! – радостно верещит сержант Миниханов. Бля, приду домой, заведу свинью, назову сержантом Минихановым, и зарежу!

Мы бросаем ложки, и ждем команды.

– Строится в расположении!

Личный состав учебной роты стоит в расположении.

От такой «вкусной» и «обильной» пищи хочется спать, а ещё больше – покушать. Я с тоской вспоминаю, недоеденные мной на гражданке, булочки и пирожные…

– Надеваем шинели и выходим на строевую подготовку! – кричат сержанты.

Выходим на улицу, обмундирование мокрое, сразу замерзаем. Строимся в колонну по два.

– Равняйсь, смирно! Напра-а-во! Ша-а-гом марш! – рулит сержант Миниханов, – Тянем носок! Раз, раз, раз, два, три! Раз, раз, раз, два, три.

Болят натертые ноги, неумело намотанные портянки уже скомкались внутри, кирзовые сапоги натирают новые кровавые мозоли. А в остальном все нормально! Не ной десантник!

Раз, раз, раз, два, три! Напра-а-во! Нале-е-во! Стой! Раз, два! Поднимаем левую ногу! Тянем носок, сильнее поднимаем, выше! Поднимаем правую ногу! Тянем носок, выше ногу! Шаго-о-м марш! Песню запе-е-вай!

Мы в недоумении, какую песню?

– Что, забили на сержанта, слоны? – сурово интересуется сержант Миниханов. – Прощаю! Сегодня раздам строевую песню, что бы

каждый выучил! – смягчился сержант.

Наш личный состав еще долго марширует, мы стираем наши многострадальные ноги в кровь, но не сдаемся.

– Заходим в казарму! – звучит долгожданный приказ.

Я, ковыляя из последних сил, забираюсь в казарму, на второй этаж. Снимаю сапоги, портянки сами слетают с ноги, кожа на ступнях отсутствует, ноги горят. Надеваю тапки, хромаю в бытовую комнату. Беру в аптечке зеленку и лейкопластырь. Заливаю раны зеленкой, обматываю пластырем. Этот кошмар никогда не кончится!

– Строится! – кричит дневальный.

Я накручиваю, красные от крови портянки, и со скрипом засовываю опухшие ноги в «мягкие» кирзовые сапоги. Вот это боль! Ковыляю, пытаясь бежать, на построение.

– Сейчас за каждым будем закреплять оружие и специальные средства, будете писать бирки, клеить их в оружейной комнате, – радует нас долговязый сержант Стариков.

Мы до ужина подписываем бирки, клеим их в оружейной комнате. Занимаемся канцелярским делом. Гудящие ноги пока отдыхают, стараемся меньше ходить.

– Рота, строится на ужин! – кричит дневальный.

Идем в столовую:

– Сесть, встать, сесть, встать – череда знакомых команд.

Приступаем к ужину, усиленно работаем ложками, каша-клейстер пользуется у нас заслуженным спросом. Сержанты, естественно, к «параше» не притрагиваются, презрительно кривят физиономии и вкушают то, что им послал дивизионный булдырь.

– Закончить прием пищи, строится в расположении!

Перед строем сержант Миниханов озвучивает фамилии, заступающих завтра солдат в наряд по столовой, и в наряд по роте. Я заступаю в наряд по столовой.

– Готовимся к отбою!

Мы устало расползаемся по табуреткам. Я снимаю кирзовые сапоги, разматываю слетевшие с ног портянки. Смотрю на свои опухшие ноги, на них появились свежие кровавые мозоли, на пятках по три штуки на одном месте. Надеваю тапки и хромаю в бытовую комнату. Уже привычно, заливаю мозоли зеленкой, заклеиваю лейкопластырем, становится веселее. Беру мыльно-пыльные принадлежности (зубная паста, щетка, мыло, бритвенный станок). Иду умываться, бриться, чистить зубы.

– Рота стройся на вечернюю проверку! – кричит дневальный по роте.

Ускорившись, я одеваю ПШ, мотаю портянки, сую ноги в сапоги, хватаю ремень и шапку, и несусь на построение.

Сержант Миниханов проводит перекличку личного состава, сверяя по списку, вдруг кто уже дезертировал. Сверился со списком. Звучат команды: отбой, отставить, по несколько раз. Минут тридцать мы бегаем в разные стороны.

Стадо новобранцев с грохотом метается туда-сюда. Наконец настает счастливый момент, и мы затихаем под одеялами. Все! Еще один день в Советской армии прожит! До завтра!