Один за двоих
Шрифт:
Для этого они и устанавливали связь. Изображение дается с портативной камеры на другом таком же ноутбуке, картинка в реальном времени. Унылые кафельные стены, железная койка с высокой спинкой и сбитым одеялом. На краешке вполоборота сидит человек, девочка, которую я узнаю с немыслимым трудом.
— Танечка, — вырывается у меня стон.
Веселые кудряшки ее обвисли безжизненными спутанными прядями, лицо серое, а может, дело в недостатке света. Заострившиеся скулы и подбородок делают шестнадцатилетнюю Таню старше лет на
Внутри горит от радости, смешанной с горькой и колючей виной. Я забирал у Сергея озорного ребенка, а теперь это сломленное запуганное существо.
— Что вы с ней сделали? — гневно кричу я Рагварну.
Оказывается, связь установлена не только визуальная. Танюшка резко оборачивается и с экрана смотрит прямо мне в лицо. Глазищи на осунувшемся личике мгновенно наполняются слезами.
Командор встает со стула и нависает надо мной.
— Нет, это ты сделал!
— Дан! — кричит Танюшка так пронзительно, что из динамиков несется звон. — Родненький мой!
Ее пальцы вцепляются в спинку кровати, губы дрожат, а слезы катятся по щекам двумя ручейками.
— Таня, где ты? Где ты находишься?
— Я… в госпитале, а ты… Мне сказали, ты… у тебя… сердце остановилось…
Она отерла мокрые щеки рукавом, голос хрипит от слез:
— Дан, я думала, у меня остановится сердце! Забери меня отсюда, пожалуйста! Я больше не могу так…
— Танюша, успокойся, — стараюсь говорить уверенно и бодро, — скоро, совсем скоро я приеду за тобой.
— Ты заберешь меня? Заберешь к себе, в Ориму? — как заведенная, шепчет Танюшка, нос у нее уже распух и под глазами красные пятнышки.
— Да, заберу в Ориму. К себе.
— Мне не верится, — навзрыд жалуется она, — а если меня опять дурачат, вдруг это какие-то фокусы?
Сердце сжимается так больно, что становится страшно. Значит, ее обманывали, расспрашивая обо мне. Лгали, что я мертв, а теперь, когда девчушка почти смирилась, снова расковыряли затянувшуюся рану. А залечить ее мне не дадут…
— Дан, — Танюшка шмыгает носом, чуточку успокаиваясь, — ты когда приедешь за мной?
Заведомая ложь жжет мне горло.
— На днях, постараюсь на днях.
— Ты постарайся, Дан! Я тут совсем одна.
От этого простодушного признания и вынужденного обмана на душе скребут уже не кошки, а аргоннские тигры. Я пытаюсь улыбнуться, но вижу уже темный экран. Я обливаюсь холодным потом, чувствуя себя пойманным в капкан.
— Где радость на лице, сынок?
Мне хочется шипеть и кусаться.
— Что с ней теперь будет?
Рагварн возвышается надо мной с видом победителя.
— Юристы уже подготовили пакет документов на опекунство, ведь Татьяна Светлова не достигла совершеннолетия и не имеет подданства империи. У нее больше нет родных, не так ли?
— Так, — подтверждаю я, от обилия свалившейся на меня информации
— В таком случае все предельно просто. Мировое соглашение уже вступило в силу, Нарголла отныне называется свободной областью Нар-ланд, и законы Империи распространяются на всей ее территории. С мальчиком дело обстоит хуже, чем с девушкой. Мы оформим попечительство, но тебе его не отдадут, пока медики не докажут, что ребенок больше не в состоянии генерировать боевое поле.
Смотрю ему в лицо, не отводя глаз, даже не в глаза, а в желтоватый шрам на щеке. Я не ослышался? Мне их отдадут? Я смогу забрать Таню и Шику в Ориму, домой?
— Чего ты молчишь?
— Не знаю, что сказать, — с трудом выдавливаю я, — все так… неожиданно.
— Решение за тобой.
Они все рассчитали. Если я сейчас откажусь, юным нарландцам грозит приют для сирот войны, а меня сгноят на имперской каторге где-нибудь на краю света. Однако стоит только сказать «да», у меня снова будет дом и семья. Так ли обременит меня сенсорный браслет на запястье?
— Дан Райт, — возвещает командор Рагварн.
Я поднимаюсь из кресла, мы теперь одного роста и можем глядеть друг другу в глаза.
— Империя призывает тебя на службу и дает возможность искупить вину с оружием в руках. Что скажешь?
Все уже решено. Корд, я во всем твой брат, и буду служить империи жизнью и кровью, не жалея сил.
— Служу Империи!
=== Эпилог ===
В Ориму пришли и надолго обосновались дожди. Стою на крыльце, сунув руки в карманы куртки, все-таки еще ранняя весна. Ветер доносит запах влажной земли, с хвойной горчинкой — из парка, где растут лиственницы.
Асфальт блестит от луж, в вышине лениво ворочается сердитый гром. Начинаю замерзать, привычно вытягиваю из пачки сигарету и хлопаю себя по карманам в поисках зажигалки. Сенсорный браслет непривычно крепко облегает запястье.
На крыльце появляется доктор Джон, тоже съежившийся от холода.
— Дай прикурить.
Он протягивает зажигалку, с удовольствием угощается из моей пачки. Курим, глядя в серую хмарь госпитального парка.
— Не попадай к нам больше, Дан.
— Постараюсь.
Жизнь начинается с чистого листа. Можно сделать вид, что до сих пор пачкал черновик, и начать, наконец, писать начисто. Жаль только, память у меня не отшибло, и сердце все в шрамах. Но сейчас я спокойно жду начала нового пути.
— Детишек когда тебе вернут? — допытывает доктор. Он ничего не знает, слыхал краем уха. — Сколько их у тебя?
— Двое, — отвечаю я, не вдаваясь в подробности.
— Двое — это хорошо, — говорит Джон, хлопая меня по плечу, — ну, удачи тебе.
Уходит. Я остаюсь на крыльце один. Впрочем, уже через минуту подкатывает серебристый седан Вики. Невестка приоткрывает дверь и машет мне.