Один
Шрифт:
Мысли в голове Одина теснились, мялись в кучу, толпились, мешая друг другу: происходящее в Асгарде, пьяный разгул, застигнутый асом в самом непотребном виде, девочки, водящие по ночам к себе чужаков – всему этому не было логичных объяснений.
Хейд между тем поела. Плеснула в лицо водой из ковша, стоящего на прикрытой дубовой крышкой кадке. Коптилка, наполненная лишь на треть, мигнула фитилем и почти не давала света.
– Иди же ко мне, незнакомец, – девочка протянула руки.
– Погоди, – отстранился ас. – Сначала поговорим!
Невесть с чего, но у Одина все четче проступала догадка, что
Хейд рассмеялась. Она за последние полчаса не то, чтобы стала старше: изменились глаза. Вместо наивного ребенка, взирающего на мир с невинным беспутством, на Одина призывно глядела умудренная опытом и мужчинами развратница, знающая себе цену.
Цену Хейд знали и те, кто ее послал.
Ваны не простили и не забыли убийства своих посланцев. Гибель, а верней резня, которую не постыдился учинить Один, заставила искать другой путь. Альвар и его сотоварищи после того, как Хейм унес с собой черный шар, да так и сгинул в верхнем мире, о вооруженном походе в Асгард не только не помышляли, но и не заговаривали. Было ясно, что асы, умудренные бесконечными войнами друг с другом – от шутливых поединков до вооруженных состязаний, – как цыплят, перережут не очень искусных в боевой науке ванов.
И тогда, разыскав среди горных ущелий ветхую хижину страшной старухи, изгнанной за колдовство из Альфхейма еще в ее молодые годы, Альвар привел ведьму в земли ванов.
В ужасе отворачивались все, кто встречался на пути странной пары: приемный сын Фрейра вел полуслепую уродливую старуху, а та злобно била вана в спину костяшками кривых пальцев:
– Пошевеливайся! Быстрее! Что ты тянешься, как осел, груженный непомерной кладью?
И Альвар терпелио сносил упреки и насмешки: ваны в старой Гулльвейг нуждались, как тут не потакать причудам старухи, одичавшей за долгие годы одинокого бытия и молчания?
О силе Гулльвейг были наслышаны многие, но лишь Альвар первым догадался призвать древнюю развалину там, где спасовали воины. Молодые ваны не помнили – старики молчали. Но был в истории Альфхейма период, когда Гулльвейг воздавались почести. Ее мимолетной милости добивался сам великий повелитель ванов Фрейр и чуть не погиб, поддавшись ложному обаянию ненасытной девицы.
После гибели Хейма и остальных, смиренно давших себя убить, Альвар плохо спал, до свету ворочаясь на жарком ложе.
Вот и та ночь была неспокойной, мысли кружились вокруг мести асам.
Альвар нехотя встал. Пораздумав, вышел в сад.
Ночь была душной, рубаха, тут же напитавшись влагой, прилипла к телу. «К грозе», – мелькнула мысль. На горизонте вспыхивали и гасли летние зарницы. Зарево сгустилось. Альвару даже почудилась женская скульптура, отлитая из золота. Видение заинтересовало, тем более уснуть ван не надеялся. Он шел напрямик – привидение становилось все различимее сквозь листву, пока Альвар не оказался на лесной поляне.
В центре, к нему вели полуразрушенные ступени, возвышался сумрачный храм. Альвар заглянул в пахнущую плесенью и птичьим пометом тьму. Рискнул перешагнуть через высокий порог. При свете полной луны, лежавшей длинными полосами на мозаичном полу, рассмотрел алтарь. Над алтарем, хищно осклабившись, возвышалась знакомая женская фигура. Вблизи женщина уже не казалась исполинкой.
Внезапно – то ли ветер, то ли луна сменила место на небосводе – Альвару показалось, что женщина шевельнулась, изменив положение упиравшейся в бок кисти. Сомнений не оставалось: женщина расправила пальцы, пиявками шевельнувшиеся по золотой коже. Уста разверзлись:
– Ты первый, – голос оказался неожиданно грубый, гортанный, – кто за многие годы пришел поклониться алтарю Гулльвейг.
Альвар собирался ответить, что даже Одину не намерен кланяться, но от ужаса язык намертво прилип к гортани, и ван промолчал. Ноги не удерживали тело – ван опустился на колени, словно и впрямь пришел помолиться хищной богине.
О нет, – хохотнула та, – гнуть спину, жить, опустив глаза перед сильнейшим, – пусть требует такой почести иная богиня. Мои приверженцы сильны моей властью, перед которой не устоять ни праведнику, ни нечестивцу. Женщина разрумянится и похорошеет, доверившись мне. Старик будет бояться смерти и жить, боясь расстаться с той силой, которую я могу дать.
Надменный тон и напыщенные речи словно сливались с видениями бессонных ночей вана.
– А наказать? Бросить гордецов на самое дно порока – это в твоей силе?
– Доверься! – отвечала золотая богиня. – Я знаю твою печаль: Асгард непомерно вознесся в гордыне – тебе и прочим ванам не по нутру то изобилие и уверенное благополучие верхнего мира, не знающего забот. К сожалению, мне самой вечно стоять на этом постаменте. Все мои права – удобнее переставить ногу или коснуться рукой того, кто мне мил.
Альвар понурился: зря он тащился через мокрый от росы лес, напрасно тратит время на женские россказни.
– Но не печалься, – ободрила Гулльвейг. – В горах живет та, кто все еще поклоняется мне, старая Хейд, берущая мое имя вместе с моей силой. Ступай в горы – найди старуху. Когда исполнится все, чего хотел, вернешься послушником в мой храм.
Альвар покинул храм, к которому заросла когда-то выбитая тропа, со смятенными чувствами и сумбуром в голове. Но он был слишком молод, слишком сильна в ване была жажда мести, чтобы задуматься, за что предки изгнали золотую колдунью из своего мира и почему ее весталка принуждена спрятаться от людей.
Он отправился в горы, словно ведомый чьей-то рукой, разыскал хижину.
– Здравствовать тебе, бабушка! – начал ван, не зная, как приступиться. Казалось нелепостью, что древняя старушонка, еле переставляющая распухшие ноги, сумеет преуспеть там, где ваны не надеялись на вооруженную дружину из крепких воинов.
– Буду жить, пока смерть не заявится! – сурово буркнула старуха, не глядя на вошедшего. Ее слезящиеся глаза были обращены в угол под потолком хижины.
«Да еще и слепая!» – ахнул про себя Альвар, но продолжил:
– С просьбой к тебе, бабуля!
– Какая же я тебе бабуля! – сверкнули белые крепкие зубы, и старуха на глазах помертвевшего вана начала преображаться. – Видно, не сладко приходится без старой Гулльвейг, раз заявился, – меж тем бурчала, молодея, ведьма. – А зачем же гнали? Зачем травили собаками? Били в спину камнями! Ох, люди: спохватываетесь, когда край пришел!