Одинаково испорченные
Шрифт:
— Это касается моего рассказа?
— Какого рассказа? — удивился Пермяков, он не любил, когда его прерывают бессмысленными вопросами.
— Вы у меня вытребовали «Нуль-каюк». Забыли уже? Мне пришлось съездить за ним на дачу. Я рассчитывал, что вы его напечатаете в каком-нибудь сборнике.
— А, вы про этот рассказ. Да, конечно, это вещи связанные. Удивляюсь я вам, Иван, как это вы все помните — и про ремонт, и про рассказ. Замечательная у вас память, просто конкретный повод для зависти.
— Каждый человек помнит все, что касается его самого. Память здесь не при чем.
— Вот-вот. Приезжайте. Дело касается вас самого.
Связь прервалась. Иногда
Я выпил чашку кофе и попытался вспомнить, чем занимался до прихода Абрикосова. Не сразу, но мне это удалось, — я пытался придумать, как отыскать начальников. Конечно, самый простой и проверенный способ найти что-либо тайное — посмотреть в поисковике. Все дело в том, чтобы правильно сформулировать требование к поиску! Гротавич — вот что следовало гуглить.
Это же так просто. Гротавич — та самая таинственная субстанция (предмет или что-то иное, даже это пока точно неизвестно), потребность начальников в которой можно считать установленной. Заметьте, единственная известная потребность. Это слово однажды произнес Гольфстримов, а потом, кажется, и Пермяков. Почему бы не предположить, что именно там, где обнаружится гротавич, легче всего будет встретить начальников. Общеизвестно, что они существа практичные.
Я бросился к компьютеру. Есть! Сработало! Я тотчас получил ссылку! К сожалению, только одну. Оказалось, что слово гротавич использовалось в книжке Е. Солодовича «Окаянная заросль».
Прошелся по интернет-магазинам. Но, как и следовало ожидать — книжки в наличии не оказалось. Удивительно, но не нашлось текста и у пиратов. Не пользуется спросом, надо полагать.
Я был разочарован самым жестоким образом — теперь придется идти в библиотеку, а то, что это не самое лучшее времяпрепровождение, известно каждому. Получение допуска представлялось чудовищным испытанием. Но делать нечего, назвался груздем — полезай в кузов. Отказываться от своей затеи я не собирался. Меня охватил охотничий азарт, как выученную гончую, почуявшую запах дикого зверя. Если бы не настойчивое желание Пермякова видеть меня, я бы немедленно занялся получением допуска в библиотеку. Но человек меня ждал, так что пришлось отправиться в издательство, выбора у меня не было. Но я дал себе твердое слово, что, разобравшись с делами, я немедленно отправлюсь на поиски книги Солодовича.
Глава 3
1
Меня бесит, когда предмет вдруг лишается присущих ему атрибутов. Можно ли представить себе зиму без снега? Легче считать, что зима так и не наступила. Город мечтал о снеге, прекрасно понимая, что это единственная защита от неминуемо надвигающего холода. Декабрьские морозы в этом году, а температура воздуха давно уже ушла в отрицательную область, сопровождались на удивление чистым голубым небом и полным отсутствием ветра. Признаюсь, я всем сердцем люблю это, к великому сожалению, не слишком долгое, но завораживающе прекрасное время года. Город стал еще восхитительней, словно приготовившись к грандиозной вселенской фотосессии, с помощью которой намеревался раз и навсегда покорить своих недоброжелателей. Строгие и четкие городские пейзажи под неярким зимним солнцем кажутся еще строже, вот, если бы еще можно было щедро добавить белой краски свежего снега.
Я остановился возле Дворцового моста. Есть там одно место, где особенно хорошо думается.
Жаль, что я больше не имею права сочинять простые человеческие истории. Отныне мне это запрещено. Теперь от меня требуется что-то другое. А что конкретно, я и сам не знаю. Впрочем, это проблема творческая. Следовательно, решаемая.
Пора было отправляться в издательство. Я надеялся, что при личной встрече Пермякову удастся сформулировать свой интерес ко мне более внятно. Пока же я не знал, зачем ему понадобился, а потому не ждал ничего хорошего. Я тяжело вздохнул и, резко развернувшись, продолжил свое путешествие.
В первый момент я не понял, что произошло. То ли солнечный луч попал в глаза, то ли сзади ударили по макушке кирпичом. Я застыл на месте, не в силах отвести взгляд от появившейся невесть откуда Анны. За прошедший месяц она нисколько не изменилась, разве что стала еще более красивой. Странно было видеть ее перед собой тихой и доброжелательной. Мозги постепенно вернули способность работать, и я догадался, что в этом нет ничего удивительного, я ведь, если вспомнить, перед Анной ни в чем не виноват. Мы расстались без крика и ругани. Точнее, она просто вышла на время. Все произошло так неожиданно, что я до сих пор не уверен, что мы и в самом деле расстались. Анна не предъявляла никаких претензий, насколько мне помнится.
— Здравствуй, Аня.
— Здравствуй, Ив.
— Рад тебя видеть.
Она промолчала. Только склонила свою голову чуть влево и вниз. Даже проигрывая самые наихудшие варианты, было сложно посчитать это движение за проявление неприятия. Скорее, за раскаяние, признание ошибки. Но это уж я размечтался.
— Ты так внезапно и беспричинно исчезла, что я просто слов не нахожу.
— Не надо, Ив.
— Как это — не надо? Почему — не надо? Очень даже надо. У тебя что-то случилось? Так расскажи мне. Тебе не пришло в голову, что любую напасть вместе преодолеть легче? Только не говори, что встретила другого человека. Не поверю. Мы с тобой… мы с тобой повязаны до самой смерти. Это больше, чем любовь. Древние люди в таких случаях говорили о двух половинках одного целого. Давай-ка, возвращайся. У меня и так голова трескается от проблем, а тут ты еще дикие перформансы устраиваешь. Кстати, хорошая мысль — раньше жены закатывали мужьям сцены, а теперь перформансы. Отлично будет смотреться на бумаге, обязательно вставлю в следующую книжку. Видишь, около тебя у меня голова лучше работает. Аня, возвращайся. Очень тебя прошу.
Она кивнула. Боже мой, у меня камень с души свалился. Я обнял ее, поцеловал, но она не ответила.
— Поехали домой. Не могу на тебя наглядеться.
— Подожди, Ив. Мне тоже без тебя плохо. Я знала, что люблю тебя, но все равно не ожидала, что без тебя будет так тошно. Подожди еще немножко. Кажется, у меня получится. Может быть, уже сегодня вечером. Но это зависит не только от меня.
— Да что случилось? Я писатель, раньше таких называли инженерами человеческих душ, мне можно рассказать.