Одиннадцать дней вечности
Шрифт:
Была там и внучка этой Мари – симпатичная пухленькая Мия с застенчивым взглядом, кудрявая, как молодой барашек. И мастер Йохан, изображенный в виде ученого аиста с моноклем, и многие, многие другие…
– Его высочество людей насквозь видит, – любовно произнесла Анна, разглядывая рисунки.
Я тем временем открыла другой альбом – этот был предназначен для акварелей – и чуть не задохнулась от изумления: здесь было море… Живое, дышащее море, которое едва не выплеснулось с немного измятых страниц альбома и не захлестнуло комнату… Зеленое и голубое, серое и черное, и белое от ледяного крошева
– Жалко, забросил он это дело, – серьезно сказала Анна и снова отвела взгляд. – Ну да понятно, забот хватает… Так подойдет вам это, сударыня?
Я кивнула и осторожно погладила резную крышку ящика. Я видела, как разводят краски, и полагала, что повторить это не сложно. Но сперва я хотела нарисовать побольше цветов для Анны и вышивальщицы Мии – это совсем легко! А заодно приспособиться к малознакомым свинцовым карандашам и прочему…
4
Время летело незаметно. Анна пеняла мне на то, что я вовсе забросила занятия и не выпускаю карандаша и кисти из рук. Правда, всякий раз радовалась, как ребенок, получив очередной рисунок с замысловатыми цветами, орнаментами, пестрыми птицами на ветвях рябины или рыбками среди кораллов. Помню, я решила подшутить над своею доброй служанкой и нарисовала летучих рыб среди цветущей сирени и разноцветных птиц с длинными хвостами в зарослях морских лилий. Анна не сразу заметила подвох, а потом долго смеялась…
А я, когда она не видела, пыталась нарисовать Клауса, пока его черты не истерлись из моей памяти, пока я видела его лицо, как наяву… Выходило скверно, и я изорвала и сожгла не один лист, прежде чем у меня получился, наконец, достойный портрет – на нем Клаус улыбался, как в тот день, когда я впервые увидела его: искренней, но в то же время немного грустной улыбкой. Теперь я могла время от времени посмотреть на него, стараясь не думать о том, сколько переврала в своем не слишком-то умелом рисунке…
– Сударыня! Сударыня! – вихрем ворвалась ко мне Анна, и я не успела спрятать портрет. Впрочем, служанка его и не заметила. – Радость-то какая! Его высочество вернулся раньше, чем думали! Его и ждать не ждали, не готово ничего, а он… Ох, побегу!..
Она испарилась, а я застыла в своем кресле.
Сколько времени прошло? Не меньше месяца с тех пор, как я встала на ноги. Буря отгремела, умытые дождем сады буйно расцвели – из своего окна я видела белоснежные, розовые, лиловые, желтые и алые кроны цветущих деревьев, а ветер доносил волшебные ароматы. Немудрено, что принц торопился вернуться в это дивное место у самого синего моря…
– …вот это славная новость! – услышала я знакомый уже голос. Видимо, хозяин дома поднимался по лестнице. – Хоть что-то хорошее, право слово. Но, ты говоришь, она так и молчит?
– Ни словечка не промолвила, ваше высочество, – ответила чуть запыхавшаяся Анна.
– А я говорил, что это медицинский феномен, – произнес мастер Йохан (его я тоже узнала по голосу). – Ни гортань, ни голосовые связки не повреждены, но девушка
– Мастер, я слышал это уже много раз, – нетерпеливо отозвался принц. – Анна, надеюсь, наша гостья одета?
– Конечно, господин, только позвольте, я хотя бы предупре…
Дверь распахнулась, и на пороге появилось сразу несколько человек – я едва успела сунуть рисунок в альбом и встала при их появлении.
Высокого сухопарого старика в черном я узнала сразу – он в самом деле походил на ученого аиста. Весь вид его, одежда и манеры, а в особенности пенсне в золотой оправе (которое вовсе не было ему нужно, уж я ли не видела!) выдавали в нем почтенного лекаря, состоящего при важной особе: только они держатся так надменно и уверенно.
Рослый небритый мужчина в дорожном костюме – должно быть, Ганс. Видимо, телохранитель и доверенный слуга.
А это…
– Создатель, до чего же она изменилась! – воскликнул принц и порывисто шагнул ко мне.
Если бы я могла, я бы вскрикнула, а так мне удалось лишь отшатнуться да вскинуть руки. Должно быть, на лице моем был написан если не ужас, так потрясение точно, потому что принц остановился.
– Что случилось? – спросил он недоуменно. – Я напугал тебя, дитя мое?
«Он говорит так же… – Спазм душил меня, я тщетно пыталась вдохнуть и не дать прорваться слезам. – Что это за наваждение?»
– Анна, в чем дело? Ты же сказала, что научилась понимать ее? – обернулся он к служанке, но та только молча развела руками, с испугом глядя на меня. – Да объяснит мне кто-нибудь, что здесь происходит?!
Я объяснила бы, если бы могла говорить. Да и то, должно быть, не сумела бы промолвить и слова, потому что… Потому что передо мной стоял Клаус.
Нет, все же не он, поняла я, чуть оправившись от потрясения.
Того же роста и сложения, но, должно быть, немного легче в кости. Или просто моложе, сложно сказать… Волосы чуть темнее, длиннее и причесаны иначе, а вот глаза те же, только взгляд другой – настороженный, тревожный и отчего-то недоверчивый. А еще у Клауса не было такой вот тревожной морщинки между густых бровей. Складку у рта помню, отчего-то горестную – у этого почти такая же, – а морщинки не было, точно… И глаза Клаус так не щурил даже на солнце. Вернее, щурил не так… Мне показалось, будто этот мужчина способен смотреть на солнце, не мигая, а прищур этот – вовсе не от яркого света.
И еще – почему-то я заметила это в последнюю очередь – он не скинул тяжелого дорожного плаща. Тот полностью закрывал его от правого плеча до пят, и я удивилась – отчего так, неужто принц левша? Ну а потом взгляд мой выхватил еще одну деталь, и все стало на свои места.
Правое плечо этого мужчины было заметно выше левого, а спина… Он был горбат и, должно быть, сухорук, иначе к чему прятать половину тела? Однако двигался он так быстро и легко, что невозможно было заподозрить в нем калеку до тех пор, пока взгляд не падал на уродливый горб.