Одиночество души: надежда на счастье

Николаева Наталья

– Здравству, Наташа, - громко проговорила Татьяна Петровна. Сколько помню, то она всегда громко разговаривала, а когда кричала, то можно было оглохнуть.

– Здравствуйте, - стараюсь вежливо произнести приветствие, впервые за столько лет видеть её и не бояться, это только заслуга Любови Генадьевны.

– Нам нужно поговорить, есть время?

Вроде бы спокойна, даже сумку держит двумя руками, чтож попробую пообщаться.

– Хорошо, только поднимемся ко мне в квартиру, - отвечаю и открываю домофон.

– Конечно-конечно,

так даже лучше, - затараторила она, и так быстро, не отставая, засеменила за мной.

Переживаю за порядок в квартире? Нет! Теперь мне плевать на её мнение, она мне никто и указывать, как раньше, уже не может.

Не обращаю на неё внимание и даже не приглашаю пройти в зал, так как знаю свою бывшую свекровь очень хорошо: она сама пройдет туда, куда её не звали, и у вас не спросит! Пока в спальне переодеваюсь в шорты и майку, слышу из-за двери голос:

– Хорошо обустроилась, уютно. Правда пыли много, да и опять твои тетрадки не сложены, а шторы-то нужно аккуратно разоновешивать, по краям складки будут.

Фух! Дыши, Наташенька, дыши, только не сорвись! Ты, конечно, вылезла из кокона замкнутости и серой мышки, но в тигра сразу превращаться не нужно. Эта женщина уже не молода и просто у нее придвигается старческий моразм. Да, так стало горозда лучше. Поэтому улыбаюсь и выхожу на кухню.

– Татьяна Петровна, это моя квартира и с ней я разберусь как-нибудь сама. Чай, кофе? – включаю чайник и поворачиваюсь к окну спиной, чтобы видеть сидящую за столом бывшую свекровь.

– Да-да, конечно, ты права. Я так просто советую, как лучше.

– Для вас, а меня всё здесь устраивает.

Даже улыбаюсь ей, так как вижу, что свекровь волнуется, а это впервые в моей жизни. Пока наливаю ей чай, а себе кофе, слушаю жалостливую речь:

– Наташа, ты же добрая девушка, мы тебя знаем почти всю жизнь, да и не чужие друг другу. Теперь вот и ты одна, и твои родители, и мы. Нас так сказать разъединило горе, может, нужно подумать, как сново быть счастливой семьей?

Вот, это поворот! Даже интересно стало, как она себе это представляет?

– Ближе к делу, Татьяна Петровна.

– У нас была внучка Настенька, а теперь только сын…. Которого осудили на три года, мы совсем одни.

Ну, прямо божий одуванчик с весом под 90 килограммов. Если бы мне сказали хотя бы год назад, что свекровь будет так себя вести, то я бы ни за что не поверила!

– Я не понимаю вас…

– Наташа, ты одна, мой Дима один…

Перебиваю сразу её строго:

– Ваш Дима в тюрьме, а один он никогда не был.

– Те девушки были легкомысленны…

Снова смело перебиваю, а это приятно, не бояться её и иметь возможность высказаться!

– Татьяна Петровна, вы все пять лет нашего брака с Димой говорили, что я легкомысленна, точнее шалава. Чтоже поменялось теперь?

Вот так, приятно тебе, а? А я терпела и молчала.

– Давай не будем ворошить прошлое, Наташа. Я говорю о ваших отношениях с Димой, а не моих с тобой.

Я сейчас в корне пересмотрела своё поведение к тебе.

– Вот беда, Татьяна Петровна, понимаете, а между нами с Димой уже давно ничего нет.

– Ну, как нет? Первая любовь не забывается. Да и многое вас связывает, - более смело уже она произнесла.

– Связь эту ваш сын порвал, когда в очередной раз мне изменил, ночью устроил скандал, а вы встали на его защиту.

Да, я ясно вспомнила тот скандал, который послужил стимулом ночной роковой поездки с дочерью.

– Опомнись, ты разрушила его жизнь, уже, ладно, смерть Настеньки – это твой крест. Но может хватит, Наташа! – кричит и встаёт свекровь, воинственно, как она всегда любит, положила руки на стол.

– Что вы от меня хотите, Татьяна Петровна?! – не сбавляя строгин тон, спрашиваю.

– Мы подали апелляцию в суд, адвокат говорит, что твои показания нужно убрать или изменить в пользу Димы, - стала тараторить свекровь.

– Что? Какая апелляция?

– Чтобы снять обвинения, или условно добиться, ему никак нельзя сидеть. Он слабый, его там сломают.

– Он меня чуть не убил! – вот это наглость! А что я впринципе хочу, она всегда своего сыночка превозносила выше всех.

– Ну, не убил ведь, смотри какая красивая, а он сидит.

– Он ребенка убил!

– Чушь, ты еще тогда не родила, и не факт, что при родах он бы выжил.

– Татьяна Петровна, у меня беременность отличная была, и срок был семь месяцев, это здоровый ребенок! – восклицаю ей в лицо, так как не могу слушать этот бред полоумной мамаши.

– Не заберешь заявление? – гневно произносит.

– И не подумаю, он мне жизнь разрушил…

Я не успеваю дальше и слова произнести, так как на меня полились оскорбления, да такие, что не повторить. Впрочем, я это от неё и ожидала, так как за пять лет наслышалась в свой адрес многого. Даже вот стою, слушаю, точнее, делаю вид, что слушаю, так как просто мысленно отгородилась от неё. И понимаю, как жаль эту женщину! Что у нее осталось? Она всю жизнь жила своим сыном, полностью опекала его до 38 лет, чуть ли не меняла ему трусы. А теперь на старости лет ни внуков, ни сына, ни работы, так как она уже на пенсии. Можно сказать, жизнь не удалась. Поэтому даже не кричу, не вызываю полицию, не обижаюсь, а молча прохожу в коридор, окрываю входную дверь и говорю:

– До свидания, Татьяна Петровна!

Она ушла, наверное, потому что вышли на её крики соседи и стали спрашивать у меня: нужна ли помощь или вызвать ли полицию? Киваю отрицательно головой и закрываю дверь. Тишина! Месть – это блюдо, которое нужно есть холодным, чтобы прочувствовать всю гамму вкусов. Так это в данный момент про меня! Понимаю, что многие меня бы осудили, мол, не по христиански, прощать нужно. Но это моя жизнь и на данный момент – мне хорошо! Та семья заслужила того, что с ними произошло, а за свои ошибки - я сама рассчитаюсь.